Золи

Потом, когда лошади встряхивали гривами, самый младший сын Конки, Бора, забрался Золи на колени и спросил, как ей удается одновременно находиться в двух местах сразу: и в радио, и на дороге. Она тогда посмеялась, все посмеялись, а Конка запустила пальцы в волосы Боры. Но Золи даже тогда понимала, что что-то в этом есть: в двух местах одновременно, и в радио, и на дороге — одно невероятное явление радом с другим.

Она просыпается. Меньшая крыса копошится неподалеку. Показывается другая, подвижная, как вода. Нос к полу, бежит по половицам к другой, обе осмелели. Золи пятится в угол, бросает в них недогоревшие остатки веток, затем разводит вокруг себя три небольших костра, бросает горящие сосновые иголки в сторону норы.

Она пытается представить, каково это со стороны: деревянный сарай светится окнами в темноте, крошечные копья света движутся по полу.

За подоконником встает утро. Длинный барьер облака делится на части веткой дерева, которую шевелит ветер. Она оглядывает себя: юбки порваны, к коленям пристали лепешки грязи. Стертые в кровь ноги грязны. Она встает и поднимает юбки. «Так неправильно, — думает она, — это бесстыдство, но неважно, я теперь не та, что прежде». От нижней белой юбки она отрывает полоску ткани, складывает ее и подкладывает к заднику сандалии. Пробует, что получилось, осторожно ступая по полу.

Мариме, нечисто, но она достигла цели: задник больше не натирает кожу. Она снова наклоняется, медленно поднимает юбки, и тут слышит стук снаружи. В дверь деликатно стучат, у нее перехватывает дыхание.

Стучат только гадже.

Она пятится в угол. Садится, глядя на обугленные пятна на полу, и раскидывает юбки так, чтобы скрыть их. В дверь снова стучат, дважды по три раза. Слышится ворчание и шепот, потом ружейный выстрел, она уверена, что это ружейный выстрел, но потом она понимает, что это собачий лай. Дверь медленно отворяется, и, выгибая спину, в сарай входит собака. Она натягивает веревку, привязанную к ошейнику, скалит зубы. Сарай освещен светом, льющимся в дверь и окно. В дверном проеме, как на портрете, стоят крестьянин и женщина.

Женщина держит дробовик, у нее за спиной переминается с ноги на ногу крестьянин. Золи удивляется, что не услышала их приближения, потом замечает, что на собаке был намордник: сейчас он свисает из руки крестьянина.

Женщина седовласая, коренастая, она гораздо старше мужчины. На ней слишком тесное домашнее платье. Груди свисают до живота. Она кричит на собаку, та скулит, и шерсть встает у нее на спине дыбом. Женщина осматривается, не снимая пальца с курка дробовика. Она мельком взглядывает на обгоревшие ветки, на горку золы, на одну сандалию, лежащую посреди пола.

Откинув ногой юбки Золи, женщина наклоняется и разглядывает ее лицо.

Длинные волоски на подбородке женщины, приплюснутый широкий нос, легкое подергивание губ, голубоватая, как дым, шея, зеленые глаза, узкие, словно прорезь для фитиля в лампе.

Она наставляет дробовик и приподнимает голову Золи, взяв за подбородок.

— У нас здесь есть законы, — говорит она. — У нас комендантский час[22],— холодное дуло дробовика прикасается к горлу Золи. — Далеко направляешься? Эй, цыганка! Я с тобой говорю. Ты меня слышишь?

— Да.

— Далеко собралась?

— Да.

— Куда?

— Точно не знаю, товарищ.

— Вас много?

— Я одна.

— Метель начинается со снежинки, — говорит женщина.

— Я одна, больше никого нет.

— Если врешь, сообщу в милицию.

— Это правда.

— Мне легче проглотить раскаленный камень, чем поверить цыганскому слову.

Женщина поворачивается к крестьянину и делает какой-то жест. Тот, глядя на Золи, усмехается и, шаркая, выходит из сарая. В сарае становится темнее. Потом дверь снова со скрипом открывается. Крестьянин стоит в дверном проеме, в руках у него тарелка, накрытая полотенцем. Он снова усмехается, наклоняется, отдает женщине тарелку и забирает у нее дробовик. Женщина вздыхает, снимает полотенце с тарелки и ставит на пол перед Золи еду: сыр, хлеб, соль и пять домашних печений. Сбоку желтое варенье и сливочное масло. Женщина некоторое время колеблется, потом достает из кармана платья нож и кладет его на край тарелки.

— Здесь тебе оставаться нельзя, — говорит она, расправляя чайное полотенце с изображенным на нем собором. — Ты меня слышишь? Нельзя оставаться.

Крестьянин тяжелыми шагами снова выходит из сарая и возвращается с кувшином, оплетенным лозой. Он ставит кувшин на пол, топает сапогом и веревочным поводком подтягивает к себе собаку.

— Тут немного, — говорит женщина. — Давай ешь, пей. Молоко свежее.

Крестьянин проходит по сараю и тянется к свисающему на шнурке хлебу, затем заглядывает в раковину, где на металлической решетке стока лежит зуб Золи.

— Мой сын не разговаривает, — говорит женщина. — Он немой. Понимаешь?

Крестьянин смотрит на Золи, ухмылка — рот до ушей.