Золочёные горы

2 дек. «Он будет напоминать мне…» – сказала Истер. И это хуже всего. Как я не подумал раньше, о чем именно ей напомнит памятник. Решили вместо этого разместить мрамор на холме над рекой, далеко от центра. Но хуже всего другое. О чем я только думал? В Дирфилде кипит жизнь: люди приветствуют меня вежливо, но с осторожностью, словно я призрак или угроза. Надеюсь, в конце концов они увидят перспективу. Если нет, то камень превратят в поилку для лошадей. Завтра я сброшу с себя этот груз и пойду дальше своей дорогой. Надеюсь, доеду в Денвер быстро и успею забрать кольцо и встретиться с С. до Рождества. Наконец отправлю ей письмо. Меня терзает вина, но… Если бы только… Лучше телеграмма. Я заглажу вину. Пусть она видит во мне первоклассного парня. Пусть

Здесь слова обрывались. На следующий день Джейс погиб.

Вдова плачет. Женщина с разбитым сердцем рыдает и воет. У меня не было слез. Я просто сидела одна в чулане. Все, что у меня осталось от Джейса, – стопка бумаги. В тусклом молчании я размышляла, что мне было известно о нем. Складывала обрывки информации, как литеры печатного пресса. Но они не соединялись в связные предложения. Иногда скорбь слишком глубока, так говорила моя мать. Может, моя схоронилась глубоко в груди и не выходила со слезами? Сухие глаза ныли от напряжения. Думая о том, как жизнь Джейса оборвалась где-то на равнинах прерий: выросшего без матери мальчишки, несшего на плечах грехи отца, – плакать я не могла. Он пытался сделать «всего одну правильную вещь», совершить акт благотворительности, который он один считал необходимым, и для чего? Для кого? Для самого себя, чтобы оправдать себя в собственных глазах.

Интересно, что сделает отец, узнав, что я выбрал служанку. Эта фраза терзала меня. Он женился, чтобы позлить отца. И злость была частью мотива, побудившего его взять кусок камня и везти через бескрайние равнины.

Я знала силу злобы. Из-за нее в том числе я нарушила собственное обещание, презрела клятву и поцеловала Джорджа Лонагана. Не думать о Джордже. В собственных глазах я не заслуживала сочувствия. В последующие дни ко мне пришло печальное облегчение от осознания, что Джейса больше нет. Успокоение оттого, что теперь не надо гадать на ромашке: «любит – не любит». В мою уединенную скорбь проникла частичка легкости, словно снежинка взмыла вверх, подхваченная порывом, высвободившись из падающих на землю хлопьев. Я любила Джейса. Он умер. И не вернется прожить еще одну жизнь. Не вернется ко мне, чтобы быть вместе в горе и радости, в болезни и здравии или в захлестнувшем меня неверии. Я онемела и размякла от грусти и воспоминаний.

И все же у меня оставалось неоконченное дело.

Глава тридцать восьмая

Смерть Джаспера и его пьяные откровения преследовали меня. Неужели я в какой-то мере ответственна за его неразумный план? Почему бы не отправить мрамор семье Грейди? Я сказала это, даже не подозревая, что он когда-нибудь попытается это сделать: тащить кусок мрамора через бескрайние просторы равнин. Он назвал это историей в духе Робин Гуда. Через несколько дней, стремясь забыться, я сняла с полки книгу «Le Prince des Voleurs»[121]. Я вспоминала отца: зимними вечерами он читал нам истории про Робин Гуда. Переворачивая страницы, я наткнулась на поразившие меня слова Принца Воров:

Я тот, кого люди называют разбойником и вором, пусть так, но я вытряхиваю кошельки богатых, я ничего не беру у бедняков. Я ненавижу насилие, не проливаю крови; я люблю свою родину…

Так вот что Джейс думал о своем поступке? Ошибался ли он?

У меня появилась туманная идея отправиться в «Лосиный рог». Я не признавалась себе, для чего именно.

В воскресенье шел сильный снег. Я нацепила снегоступы и отправилась прочь из города. Я не пошла по главной дороге, а отправилась более рискованным путем по верхней тропе, потом спустилась по склону горы Розовый Рассвет между деревьями, растущими позади особняка. Ставни дома были закрыты, он пустовал зимой.