Золотая бабушка (СИ)

— Ты как будто меня хоронишь. Ладно тебе. Будем писать друг другу. У тебя-то жизнь продолжается.

— Но как же… как же… — Нина не могла закончить фразу, потому что захлёбывалась, тогда она просто плюнула на это и обняла любимую подругу. Ей было тяжело смириться с потерей, ведь Люба была первым настоящим другом Нпны. Раньше девушку всюду преследовали неудачи. Она бегала за девчонками, помогала им с домашкой, выслушивала часовые сопли о неудачной любви, делилась едой и разными безделушками. Но в ответ на любовь получала сплетни за спиной, упрёки и беспросветное одиночество. А потом пришла Люба, которая сказала, что Нине не нужно стараться, что она нравится Любе такой, какая есть. Вспомнив об этом Нина зарыдала с новой силой.

Люба же погрузилась в себя. Придётся возвращаться домой. Мама стала совсем плоха. Родственники писали, что она никого не узнаёт, писается на ходу, ест только с ложечки. Конечно, никому такая обуза не нужна. У Любы сердце сжималось, когда она представляла беспомощную мать, которая с растерянным видом бродит по своей маленькой квартире в хрущёвке и не понимает, как тут оказалась. Что она чувствовала? Было ли ей одиноко? А, может, страшно? Конечно, на душе Любы скребли кошки, потому что приходилось оставлять в Ленинграде кое-что очень дорогое: лучшую подругу, любимое дело и Скульптора. Собираясь в дорогу, Люба храбрилась, но, по правде, она не знала, что ей делать. Как пережить?

— Ты погоришь с ним? — с любопытством спросила Нина, она перестала плакать. Девушка прижимала ноги к себе, она дрожала, но не хотела, чтобы Люба заметила.

— О чём?

— Брось! Ты знаешь… Ему предложили стажировку в Италии.

Это была большая мечта. Всё, что касалось Микеланджело было для Пашки априори великим. И ему очень хотелось прикоснуться к этому величию. Подумать только… Его позвали работать в Италию. Он будет ходить по тем же улочкам, что и когда-то ходил его кумир.

— Предложили, и что? — бросила Любочка. — Пускай мотает.

— Он же не знает, что ты знаешь. А если узнает… — Нина немного запуталась в своих словах, поэтому встряхнула головой, чтобы привести мысли в порядок. — Если ты скажешь, что любишь его, что хочешь прожить с ним всю жизнь, то он откажется. Или после поездки приедет сразу к тебе.

— В Сибирь? А оно ему надо?

— Но как же вы! Как же ваша любовь! — воскликнула Нина, но Люба промолчала. Она и сама пока не знала, что делать, надеялась, что решит, когда они с ним встретятся. Пашка собирался проводить Любочку. Ей нужно было доехать на поезде до Москвы, а оттуда уже лететь на самолёте.

Нина помогла спустить чемодан, к дому как раз подошёл Скульптор. Он, как назло, был особенно красивым в этот день. Грусть на худом лице придавала ему вид странствующего дворянина Пушкинских времён. Девочки поцеловались и крепко обнялись, Нина снова расплакалась.

— Обещай, что ты будешь писать… — сказала она, старательно утирая слёзы рукой. — Обещай, что мы навсегда останемся лучшими подругами! Поклянись! — Нина протянула мизинчик. Любочка почувствовала глубокую нежность к этой милой девчонке, у которой от чувств отвисла нижняя губа, словно ей было лет пять.

— Клянусь, — Люба протянула мизинец в ответ.

Скульптор взял чемодан, и вместе с Любочкой они направились на Московский вокзал. Решили прогуляться пешком. Всё-таки последний день. Шли в молчании, хотя так много хотелось сказать. Пашке хотелось схватить Любочку, поцеловать, выбросить этот треклятый чемодан в Неву, подхватить её на руки и убежать, украсть. Лишь бы не отдавать её, не прощаться. Люба тоже хотела, чтобы Скульптор украл её. Она хотела, чтобы они поселились в деревне, в маленьком домишке, где держали бы хозяйство: огород, кур, свиней, барашков. Последних ей особенно хотелось, чтобы долгими зимними вечерами вязать тёплые носки. Она бы завалила весь дом носками, словно они были мерилом её любви. Как бы хорош Пашка был в телогрейке и толстом свитере. Волосы пришлось бы долго и тщательно распутывать, они у него такие непослушные, как и сам Пашка.

Но этим мечтам не суждено было сбыться.

Они проходили мимо столовой, в которой очень любили перекусывать. Художники вечно забывают о желудке, поэтому их всегда так спасало это место и прекрасная Ангина Львовна. Вот и сейчас она встретила гостей с присущим только ей задором.

— О ребятишки! Здравствуйте, мои хорошие! Сейчас вам и кофеёк, и пышечек принесу. Всё будет.

Ребятишки горько улыбнулись. Ничего уже не будет. Вместе с едой они сели за столик и молча смотрели на тарелки. Честно говоря, есть не хотелось, им просто нравился запах. Теперь он казался каким-то ностальгическим, словно ушла целая эпоха. Скульптор нежно гладил пальцы Любочки, запоминая каждую выпуклость. Это настолько отпечаталось в его памяти, что всю оставшуюся жизнь он будет лепить только её руки. Конечно, ненамеренно. Так уж выходило. Вроде хочется что-то другое слепить, а не получается.