Золотая бабушка (СИ)

Конечно же, грузная мать девочки сразу «установила контакт» с Любовью Михалной. И вновь начались эти обязательные разговоры, которые за время сидения у лавочки вместе с Марьей Петровной стали механическими. Коротко познакомились, рассказали о своих детях, посетовали на бестолковых родственников, поругали местную власть, обсудили погоду. Оказалось, что семья Вергильевых не просто поехала в путешествие. В Петербурге работал отец, который решил забрать всю семью с собой. Мать выказывала сильное беспокойство, ведь это ж надо менять и привычки, и быт. А говорят в Питере холодно до жути зимой. А вот лето это такое жаркое, что люди не выдерживают — прыгают в каналы, в чём мать родила. Однако глаза женщины блестели бесноватым огнём. Она предвкушала стать не просто женой, а «городской» женой. Для неё это было равноценно выражению «выбиться в люди». О, она об этом просто мечтала. Об этом говорили её потертые джинсы, которые носят провинциалы, думая, что именно такой крой моден в большом городе. Хотя кто я вообще такая, чтобы осуждать чужой вкус.

Сын без конца прыгал вокруг матери и баловался, та только изредка одергивала его, но ругала несерьёзно, будто играючи. Такие мальчики особенно раздражали Любовь Михалну своей неуёмной энергией и желанием привлечь больше, ещё больше внимания. Ничего путного из них не выходило — мамкины подъюбники. Старухе больше была интересна девочка, которая так и сидела, не двигаясь. Она совершенно не реагировала на слова матери, будто не существовало ни её, ни этого поезда. Все смотрела без эмоций в окно, хотя снаружи была непроглядная темень.

— А дочка ваша что? Такая тихая, — вдруг не выдержала Любовь Михална.

— Ай, — женщина махнула рукой, — дуется на меня, что я забрала её дурацкую тетрадку, в которой она что-то калякала. Сама виновата, — мать Вергильевых обратилась к дочери и погрозила пальцем, — нечего думать о всяких глупостях. Надо об учебе думать! Чтобы в люди выйти!

— А разве я не человек? — пробурчала девочка.

— Ещё не человек! — воскликнула женщина. — Вот когда выучишься и получишь хорошую профессию, тогда человеком и станешь.

— А если я выучусь, получу хорошую работу, но буду при этом есть младенцев. Я всё ещё буду человеком?

— Нет, ну, вы на неё посмотрите!

Их перепалка ещё длилась долго, несмотря на то, что девочка ничего больше не говорила. Мать такое безразличие даже сильнее бесило. Она орала и орала, пока в горле не пересохло. Попила водички и снова начала причитать. У Любови Михалны уже уши в трубочку сворачивались. Она решила уйти подальше от этих тяжёлых разговоров. Совсем рядом был вагон-купе, там точно будет потише. Немного передохнёт и вернётся, когда крикливая мамаша успокоится.

Ох, это был совершенно другой мир. Зачем она денег зажала? Ведь вполне могла себе позволить взять место в одном из этих прекрасных купе. Наверное, по старой памяти. Любовь Михална положила локти на поручни и наслаждалась проносящимися мимо деревьями. Лето прекрасно, когда его не приходится проводить у подъезда. Рядом с ней кто-то встал, и она почувствовала запах финского мыла. Это показалось ей забавным. Она убегала от этого запаха, наверное, всю свою жизнь, потому что именно таким мылом пользовался парень…её первая любовь. Всегда стоял тюбик, и всегда только с ромашкой.

Любовь Михална повернула голову. Рядом стоял мужчина её возраста, крепкого телосложения с светло-седыми вьющимися волосами. В его глазах мелькали грозовые облака, мужчина чему-то улыбался, но Любовь Михална не придавала этому значения, пока он с ней ни заговорил.

— Жизнь — удивительная штука. Никогда не знаешь, кого встретишь в коридоре, — он обернулся и посмотрел глубоко в Любовь Михална. Смутное узнавание, но всё же… Нет… Она не поняла, кто это, хотя мужчина улыбался так, словно они были давними приятелями. — Только не говори, что не узнаёшь меня, Люба.

И Люба наконец узнала. Голубые, почти бесцветные глаза разрезали время и вернули Любу в далёкое прошлое, где она студентка первого курса Академии попала на свою первую выставку. Её отправили в Москву вместе с молодым, но преуспевающим скульптором. Они тогда уже были влюблены. Прятались за колоннами станции "Комсомольская" и целовались. Девушка запускала пальцы в кудряшки любимого и перебирала один локон за другим. Ромашка, ромашка, ромашка. Запах мыла был на руках, на щеках, на губах. Он летал в воздухе и прятал влюбленную пару от всего мира. Они тогда опоздали везде. Но кому какое дело?

Люба пошатнулась, словно её ударили по щеке. Боже мой. Скульптор. Это он…это ведь точно он. Она развернулась на пятках и ушла прочь, делая вид, что ничего не произошло. Сердце её колотилось, как бешеное, давление, наверное, подскочило… Срочно уйти. Морок… Всё это только морок. Она перекрестилась в надежде, что это происки дьявола, хотя в него она, как и в Бога, мало верила.