Золотая чаша

— С какими девицами и дамами, Элизабет?

— Ну, с теми, кто играл плохо.

— А-а! Да, с некоторыми доводилось.

— И вы… вам… они нравились?

— Я терпел их, потому что они были хорошими знакомыми моих хороших знакомых.

— И они в вас влюблялись? Я знаю, что спрашивать об этом не принято, но вы же мой кузен, почти мой… мой брат.

— Некоторые утверждали, что да… Но, подозреваю, их прельщали мои деньги.

— Не может быть! Но я вам сыграю еще. Теперь — печальную пиесу. «Господь дарит успокоенье душе усталой». Я считаю, что необходимо сочетать более легкую музыку с серьезной.

— Да, — сказал он. — Да-да, конечно.

И вновь ее пальцы принялись трудолюбиво пощипывать струны.

— Очень красиво и печально, — сказал Генри, когда Элизабет кончила. — Мне очень понравилось, но не кажется ли вам, Элизабет, не кажется ли вам, что шестую струну от того конца следовало бы… немного подтянуть?

— Ах, я ни за что на свете не позволю, чтобы ее трогали! — вскричала она. — Когда мы с папа покидали Англию, он пригласил человека… настройщика арф, и поручил ему привести ее в полный порядок. Я буду очень мучиться из-за папа, если арфу будут трогать. Он терпеть не мог, когда трогали вещи.

После этой вспышки они несколько минут сидели молча, а потом она умоляюще заглянула ему в глаза.

— Вы не сердитесь на меня из-за струны, кузен Генри? Просто у меня чувства очень глубокие! Что я могу с ними сделать?

— Нет, конечно, я не сержусь.

Она такая хрупкая и беспомощная, подумал он.

— И куда вы собираетесь поехать теперь, когда вы разбогатели, покрыли себя славой и осыпаны почестями?

— Не знаю. Я хочу жить в незыблемости и предугаданности.

— Ах, это именно то, чего хочется мне! — воскликнула она. — Значит, мы в чем-то похожи. То, чего не ищешь, само к тебе приходит, я так считаю. И я почти всегда наперед знаю, что со мной будет, потому что очень-очень надеюсь, а потом сижу и жду.

— Да, — сказал Генри.

— Смерть папа была большим ударом, — сказала она, и вновь ее глаза наполнились слезами. — Так ужасно остаться сиротой без… почти без родственников и друзей. Разумеется, Моддифорды были со мной очень добры, но ведь заменить мне близких они не могут! А-а-х! Мне было так одиноко. И ваш приезд, кузен Генри, так меня обрадовал хотя бы потому, что мы с вами одной крови. — Ее глаза блестели от слез, нижняя губка жалобно дрожала.

— Не плачьте! — ласково сказал Генри. — Вам не нужно больше ни о чем тревожиться, Элизабет. Я здесь, чтобы снять с ваших плеч все заботы. Я буду помогать вам и беречь вас, Элизабет. Дивлюсь, как вы перенесли поразившее вас горе. Сколько в вас стойкости, если вы сумели держать голову так высоко, когда вашу душу грызла тоска)

— У меня была моя музыка, — сказала она. — Если горе становилось слишком тяжким, я находила утешение в музыке.

— Но теперь, Элизабет, вам и она не понадобится. Когда я отправлюсь в Англию, вы поедете со мной. И всегда будете жить в довольстве и безопасности под моей защитой.

Она отпрянула от него. 

— Но о чем вы говорите? Что вы мне предлагаете? — вскричала она. — Ведь это же, кажется, грех, или нарушение закона… когда женятся двоюродные братья и сестры?

— Женятся?

— О! — Она залилась краской, и вновь ее глаза засверкали быстрыми слезами. — О, мне так стыдно! Вы говорили не о том, чтобы пожениться? Мне так стыдно! — Было больно смотреть, как она расстроилась.

«Но в конце-то концов, почему бы и нет? — подумал Генри. — Она миловидна. О ее происхождении мне известно все, а кроме того — в ней воплощена та надежность, та тихая безопасность, за которые я теперь ратую. Если она станет моей женой, ничего выходящего из ряда вон я уже никогда не совершу. А я теперь как будто только тихой безопасности и хочу. К тому же, — завершил он свою мысль, — я просто не могу позволить, чтобы она так страдала».

— Ну, конечно, я говорил о том, чтобы нам пожениться. Как по-вашему, о чем еще мог я говорить? Просто я неуклюж, груб. Я испугал вас, обидел. Но, милая Элизабет, в этом нет ни нарушения закона, ни греха. Двоюродные братья и сестры очень часто вступают в брак между собой. Мы знаем друг о друге все, мы принадлежим к одной семье. Вы должны выйти за меня замуж, Элизабет. Право же, я вас люблю, Элизабет.

— Ах! — пролепетала она. — А-ах! Я и подумать не в силах… То есть мне… мне дурно. То есть у меня голова закружилась. Вы так порывисты в своих поступках. Генри, так неожиданны. Ах, позвольте мне уйти. Я должна поговорить с леди Моддифорд. Она посоветует, что мне ответить.

II

Король Англии Карл Второй сидел с Джоном Ивлином в уютной библиотеке. В камине весело трещали поленья, и отблески пламени озаряли корешки книг по стенам. На столике перед собеседниками стояли бутылки и рюмки.

— Нынче я возвел его в рыцари, — говорил король. — За две тысячи фунтов он получил прощение и рыцарский сан.

— Что же, две тысячи фунтов… — пробормотал Джон Ивлин. — Кое-какие придворные поставщики весьма порадуются его рыцарству.

— Не в том дело, Джон. Я мог бы получить и двадцать. Из Панамы он увез добрый миллион.

— Ну, что же, две тысячи фунтов…