Золотая чаша

— Я приказал ему явиться сюда вечером, — сказал король. — От этих моряков и пиратов можно услышать пару другую забавных историй. Но тебя он разочарует. Совсем неотесан, если тут подходит это слово. Впечатление, словно от какой-то бесформенной груды. А ходит он так, будто толкает вперед невидимую клетку, в которой заперт.

— Вы могли бы наградить его титулом, — посоветовал Джон Ивлин. — Как-то жаль упустить миллион, даже не попытавшись прибрать его к рукам.

Доложили о сэре Генри Моргане.

— Входите, сударь, входите! — Король тут же распорядился, чтобы ему дали рюмку вина. Генри испуганно посмотрел на нее и выпил залпом.

— Отлично вы разделались с Панамой, — заметил король. — Лучше было сжечь ее теперь, а не после. Ведь после мы бы ее все равно, так или иначе, но сожгли.

— Я как раз это и подумал, когда взял в руки горящий факел, государь. Свиньи-испанцы хотят заполонить весь свет.

— Знаете, капитан, в свое время пиратство… ах, нет, флибустьерство, будем деликатны, было очень полезно для нас и очень вредно для Испании. Но оно превращается в досадную помеху. Чуть ли не все свое время я трачу на приношение извинений испанскому послу. Я намерен сделать вас вице-губернатором Ямайки.

— Государь!

— Обойдемся без изъявлений благодарности. Я поступаю в соответствии с известной поговоркой. Пиратству надо положить конец немедленно. Эти люди слишком долго играли в мелкие войны.

— Но, государь, я сам был флибустьером! Вы хотите, чтобы я вешал моих товарищей?

— Вот именно, сударь. Кто способен выслеживать их лучше вас, кому известны все их тайные убежища?

— Государь, они сражались бок о бок со мной. 

— О-о! Совесть? А я слышал, что вы распоряжаетесь своей совестью, как вам заблагорассудится.

— Не совесть, государь, а жалость.

— Жалость — чувство неуместное в служителе закона или в разбойнике. Человек поступает так, как ему выгодно. Вы сами делом доказали две эти предпосылки. Посмотрим, как вы справитесь с третьей! — ядовито добавил король.

— Не знаю, смогу ли я…

— Раз не знаете, то сможете, — вставил Джон Ивлин.

— Так пейте же! — сказал король совсем другим тоном. — Немножечко веселья нам не помешает, а потом, возможно, и забористая песня. Расскажите нам какую-нибудь историю, капитан, и не забывайте при этом пить. Вино добавляет заглавные буквы и многоточия к хорошей истории, истинной истории.

— Рассказать вам что-нибудь, государь?

— Ну да. Что-нибудь о колониальных красотках, о какой-нибудь маленькой идиллии среди пиратских дел. — Он знаком приказал слуге следить, чтобы рюмка Генри не пустовала. — Я что-то слышал о некой женщине в Панаме. Расскажите о ней.

Генри осушил рюмку. Лицо его все больше краснело.

— Да, про нее можно рассказать, — сказал он. — Она была смазлива, а к тому же наследница огромного состояния. Признаюсь, мне она понравилась. Ей предстояло унаследовать серебряные рудники. Ее муж предложил за нее выкуп в сто тысяч дублонов. Ему хотелось заполучить рудники. Таков был вопрос, государь, и не берусь судить, многие ли мужчины стояли перед подобным выбором! Взять женщину или взять сто тысяч?

Король наклонился вперед.

— Так что же выбрали вы? Скорей скажите.

— Я на некоторое время задержался в Панаме, — ответил Генри. — Как вы поступили бы на моем месте, ваше величество? Я получил и то и другое. А может быть, и больше. Как знать, не унаследует ли эти рудники когда-нибудь мой сын?

— Я бы так и поступил! — воскликнул король. — Вы совершенно правы. Именно так я и поступил бы. Это было умно, сударь. Выпьем, капитан, за предусмотрительность. Как вижу, ваши воинские таланты не ограничиваются только войной. Говорят, вы не потерпели ни единого поражения в бою. Но скажите, не приходилось ли вам терпеть поражение в любви? Это великолепно, это большая редкость, если мужчина признает, что кто-то взял над ним верх в любви. Такое признание ведь идет вразрез со всеми мужскими инстинктами. Еще рюмочку, сударь, и расскажите нам о вашем поражении.