Золотая голова

С вечером гости перебрались в зал, где слуги приготовили для них сообразно рангу кресла либо скамьи. Актеры же выгородили сцену. Их ширмы и аляповатые занавески на фоне тисненых стен и мозаичного пола выглядели еще более убого, чем я представляла. Даже свечи, смягчавшие положение неярким освещением, не могли полностью его спасти. Но Самитш, сдается мне, именно этим контрастом и наслаждался. Мне показалось вдруг, что этот милый светский говорун гораздо более жесток, чем я предполагала вначале. Более тонко жесток, чем, скажем, Рик, ему не нужно убивать. Настроение Тальви, как всегда, определить было невозможно. Гости были вполне довольны.

Актеры представили одну из тех комедий, что так любят на Юге, а у нас тоже пожалуй что и любят, но никогда не сочиняют, справедливо считая, что южане этого добра настрогали лет на двести вперед — со старыми глупыми папашами, богатыми противными женихами, парочкой влюбленных, сводницей и продувными слугами. Давно замечено, что южные театральные творения столь же страдают однообразием, как наши, северные, сюжеты коих достаточно разнятся друг от друга — непременным желанием из всего вывести мораль. Но вероятно, эти особенности имеют и свои достоинства. Например, когда заранее знаешь, чем дело кончится, можно полностью сосредоточиться на игре. Надо отдать южанам справедливость — они были вполне неплохи, умели плясать, играть на гитарах и лютнях, а у складной брюнеточки, представлявшей служанку, оказался приятный голос — поэтому ее по ходу комедии то и дело просили спеть. Знакомец мой Пыльный Ансу изображал педанта и успеха у публики не добился. Может быть, потому, что местная публика плохо представляла, что за зверь такой — педант. Но он и вообще был скован больше, чем допускалось ролью. И тут вряд ли причиной было то, что он недавно на сцене. Его смущало мое присутствие в зале. И одновременно озадачивало. Он то и дело поглядывал в мою сторону. Я, разумеется, сидела возле «сцены» — выгородки, в кресле рядом с Тальви, так что шарить глазами по залу Пыльному не приходилось. Меня это раздражало — взялся играть, так не выходи из роли! — и хотелось сделать что-нибудь в ответ, например, прошептать нечто на ухо Тальви со значительным видом, одновременно указуя перстом на Ансу. Но я удержалась от соблазна. Такие мелкие пакости годятся лишь для подростков. И я ограничилась тем, что сделала еще один условный жест: «Тебе лучше уйти».

На следующий день, судя по тому, что сказал Тальви комедиантам, «праздник» должен был продолжаться. С утра явилась Мойра — на сей раз она ничего не принесла, а пришла отчасти для того, чтобы получить еще один урок, не подобающий порядочной девушке, отчасти же — чтобы пожаловаться на грубых и наглых слуг заезжих господ, от которых не устаешь отбиваться.

— Наши, конечно, тоже могут слово всякое сказать, и ущипнут, бывало, и руки распускают, но приличное обращение понимают и дальше положенного не пойдут. А эти… скоты — они скоты и есть.

«Каковы хозяева, таковы и слуги», — мысленно заметила я, вслух же спросила:

— Актеры тебя не обижали?

— Нет.

В ее голосе послышалось некое сожаление. Похоже, она не стала бы возражать, чтоб именно кто-нибудь из актеров ее слегка обидел. Конечно, знойных красавцев среди них не было, даже тот, что вчера играл любовника, брал скорее умением двигаться да четким выговором, чем смазливой внешностью, но — актеры были издалека, они были непонятны, они были интересны и, наконец

— они были актеры.

«Ладно, девочка, если они здесь задержатся, в чем я лично сомневаюсь… »

— Это потому, что их по нынешним временам самих могут обидеть, — неожиданно для себя сказала я Мойре. — Так, давай умываться-одеваться.

Сегодня я выбрала синее платье. Подумаешь, Самитш меня в нем уже видел! Зато Арсиндам и Гумерсиндам будет о чем посудачить. У этого, правда, поглубже вырез, цепочку будет видно, а вот кольцо — уже нет. И кинжал, как я имела случай обнаружить, в этом платье удобно прячется. Кинжал я отправила за корсаж, когда отпустила Мойру. Нечего ей пока об этом знать. Достаточно и того, что она таращилась на перстень на цепочке. И что это за привычка, черт побери, не выходить никуда без оружия! Зато так удобнее, чем вчера, — обе руки будут свободны…

Жара началась чуть ли не с рассвета — вот южанам раздолье! Я тоже вообще-то люблю жару, материнская кровь, наверное, сказывается, но сегодня было излишне душно. Видно, к вечеру будет дождь. А может, и раньше. Но пока что небо было пронзительно-синим, и Самитш не замедлил сказать какой-то расхожий комплимент по поводу небес и моего наряда. Он снова играл светского человека, но взгляд его был холоден и насторожен. Однако не я — определенно не я — была причиной этой настороженности.