Золотая, и в мехах

– Сидят две старушки на лавочке:

– Что русского мужика-то губит? Бабы, водка, поножовщина…

– И не говори, Петровна. А вот в Японии-то как все красиво: гейши, сакэ, харакири…

Акио рулил, Динка любовалась его красивыми ладонями, словно выточенными, узкими, с длинными пальцами.

– А как ты думаешь, почему японцы такая умная нация?

– Почему?

– Потому что у них нет блондинок!

Акио свернул в длинный узкий переулок. Дорога, дома, всё впереди казалось ей сказочным. Динка то и дело взглядывала на него. Его чёткий профиль, сильная шея, волевое лицо волновали её. Голова кружилась. Она поняла, что безумно любит этого мужчину. Это было совсем не то чувство, что она испытывала много раз раньше. Ей было радостно, больно и жутко одновременно! Это было блаженство и ужас! Она не должна любить иностранца! Но не любить его она не могла. Она словно нырнула в океан во время шторма, было особое острое чувство, целая палитра ощущений, полный улёт, и жуть! Страсть сжигала её без остатка! Все мысли – только о нём!

– Нас преследует какая-то машина, – сказал Акио, взглянув в верхнее зеркало.

– Это нас охраняют, – успокоила его Динка. – У нас так принято. Пора уже возвращаться.

Однажды Динке позвонил художник Гарик. Голос его звучал радостно. Он принялся благодарить Дину за то счастье, которое с её лёгкой руки случилось. У него теперь был самый верный друг и самая большая, просто огромная любовь!

– Это ты о чём? – удивилась она.

– Ни о чём, а о ком! – воскликнул Гарик. – Я о Саше, с которым ты меня познакомила в парке.

– Подружились? Я рада! А любишь-то кого?

– Сашу! Мы любим друг друга! – воскликнул Гарик восторженно.

– Так ты гей? – ахнула Динка.

– Теперь да! И я теперь совсем иначе вижу и ощущаю мир, он для меня раскрылся и засиял! Я теперь иначе пишу, и хочу подарить тебе свою новую картину! Приходи!

– Ладно. С удовольствием посмотрю твои картины. Приду с другом. Он иностранец, и увлекается неординарной живописью, может, даже, кое-чтокупит.

– Я буду счастлив! – воскликнул Гарик. – Я и так счастлив, но буду ещё счастливее!!!

К Гарику они отправились на следующей неделе. Акио заехал за Динкой. Она надела коротенькую кожаную юбочку и кофточку в облипку. Возле подъезда она увидела соседей Нину и Славу. Они собирались в женскую консультацию, Нина была беременна.

– Давай мы подбросим вас туда, – сказала Динка. – Нам по пути.

– Ой, спасибо, Диночка! – обрадовалась Нина.

– Садитесь.

Супруги сели на заднее сиденье, а Динка – рядом с японцем.

Дорога мчалась навстречу со щенячьей радостью! Акио исподволь поглядывал на Динку. Она закинула свою длинную тонкую ногу на ногу, и положила руку на колено японца. Он повернулся к ней, дыханье его участилось. Он с трудом владел собой. Она игриво глянула на него и слегка закусила губу.

Дальше случилось страшное!

Динка помнит только людей, много людей. Машины милиции, скорой помощи. Она видела всё это словно со стороны и немного сверху. Акио был мёртв, Нина и Слава тоже. Машина смялась как консервная банка. Её саму вырезали автогеном. Врач сказал:

– Эта жива.

Дальше – провал. Очнулась через несколько дней в реанимации. Потом долго лежала в больнице на распорках – ноги раскорячены, голова и лицо в бинтах. Её, почему-то, сначала принимали за японку. Потом выяснили личность, сообщили родителям. Они тут же примчались. И каждый день навещали, приносили всё, что требовалось, платили врачам, медсёстрам, санитаркам, и ей была обеспечена отдельная палата и хороший уход. Так прошло восемь месяцев. Мучительных, страшных, депрессивных! Она думала об Акио, душа её разрывалась от боли и ужаса, ночами он снился ей, родной, любимый, ласковый, окровавленный и мёртвый!

«Это из-за меня, из-за меня он умер! Я его убила!» – разрывала мозг навязчивая мысль. – «И Нину со Славой убила я, и их ребёнка, он даже родиться не успел!», «Лучше бы я не знала Акио, не любила, не хочу этой любви! Не хочу!!!»

Домой она вернулась уже весной. Не сразу, сначала жила у родителей несколько месяцев, ей нужен был уход. Очень скучала по своей квартире. И наконец – радость, она здесь, родной подъезд, лифт! Отперла обитую кожей дверь, вошла. Запах пыли и затхлости. Раздёрнула шторы, распахнула окна и балкон.Тусклый вечерний свет упал на сервант, на бронзовую статуэтку – губы Мефистофеля кривила ироническая усмешка. Надо бы протереть всё от пыли, пропылесосить… Но ничего не хотелось делать. Она была пассивна, обессилена, опустошена. Достала из шкафчика початую бутылку водки, допила. Стало легче, захотелось общения. Плюхнулась в кресло, сняла телефонную трубку, крутанула диск. Дозвонилась только до Влада.

– Ты? Привет! – послышалось на том конце провода. – Куда пропала, тебя не видно и не слышно.

– В больнице, разбилась на тачке. А ты как? Как все? Ты видел картины Гарика, он говорил, что пишет теперь иначе?

– Уже не пишет. Умер, – ответил Влад.

– Как умер? Гарик? Да ты что??? Как это??? – ахнула Динка.

– Так. Приревновал Сашу, зарезал его, и покончил с собой. Такова версия милиции. А я уволился, теперь свободен как ветер!

У Динки закружилась голова. Захотелось уйти в другую реальность.