– Значит, мы должны были найти другой способ. Мы с Рустамом перепробовали… всё. Шли годы. Десятилетия. Все новые виды магии, с которыми мы сталкивались, – чары, зелья, заклинания… безумные эксперименты, которые привели бы в ужас наших предков.
Даре стало противно.
– Эксперименты?
– Мы были на грани отчаяния. Казалось, словно кто-то жестоко подшутил над нами. Оказаться так близко к тому, кто мог стать нашим спасителем, и не уметь преодолеть эту последнюю пропасть. Десятилетия, Дара. У меня на глазах давили мой народ, избивали моего брата, Гасан склонял меня выйти за него замуж… а я закрывала глаза и видела древнего воина, знавшего самых могущественных из моих предков, восстающим из пепла, чтобы все исправить.
Дара запустил руку в волосы, не в силах судить ее.
– И какой же… эксперимент, – выдавил он, повторяя это слово с плохо скрываемым отвращением, – стал тем, который в конечном итоге сработал?
Она встала со стола.
– Мы много читали об истории нашей семьи, о происхождении нашей магии, обо всех чудесах, на которые якобы способна наша кровь – и сама наша жизнь. – Манижа потрогала пальцем его амулет. – В некоторых историях говорится о Нахидах, которые гибли на поле брани, а их жизненные соки возвращали к жизни всех, павших вокруг них.
– Сказки, бану Нахида. Как ты и сказала.
– Возможно. – Она с нажимом провела пальцем по латунному срезу. – Но потом я забеременела во второй раз. Я не могла пойти на это снова – не могла лишить еще одного ребенка способностей, бросить в Зариаспе и никогда не показываться на глаза. Рустам соглашался со мной, ну, или мне так казалось. Мы покинули Дэвабад, но, так как я хорошо скрывала беременность, путешествие застало меня на позднем сроке. Слишком позднем.
Она замолчала. Манижа выглядела такой разбитой, какой Дара никогда ее не видел.
– Мы были абсолютно раздавлены, Афшин. Наш дух, наши надежды. Я не сомневалась, что Гасан меня выследит. И когда он поймет, что я отдала другому то, чего он так отчаянно желал, он заставит меня поплатиться за это. Рустам тоже это понимал. Думаю… думаю, в каком-то смысле, он пытался защитить меня. Защитить нас всех.
Тошнотворный страх сжал ему сердце.
– Что произошло?
Манижа смотрела на свои руки.
– Она родилась. Я знала, что все слишком очевидно, но я так устала, и Рустам сказал, что обо всем позаботится… Я не поняла, что он имел в виду. – Она сделала глубокий вдох. – Когда я проснулась, он готовился использовать ее для твоего возвращения.
От шока у Дары отнялся язык. Он мало что знал о брате Манижи, но то немногое, что он слышал о тихом мужчине, который любил рисовать и виртуозно превращал выращенные им самим растения в лекарственные препараты, не хотело вязаться с… этим.
– Использовать ее? – прошептал он. – Ты хочешь сказать, он собирался принести ее в жертву, чтобы вернуть меня? Свою родную племянницу?
– Не просто младенца – шафитку.
Дара моргнул.
– Но ты говорила, что Нари чистокровная. Что на ее внешность наложено проклятье…
– Это и есть проклятье. Но если ее зачаровал марид, там было над чем поработать, – она вздохнула. – Когда Каве мне все рассказал, я продолжила лгать. Она моя дочь, и я хочу защитить ее. Я ведь понимаю, что, если эта информация выйдет наружу, особенно теперь, когда она обманула и предала нас, дэвы решат, что причина измены Нари кроется в ее шафитской крови, и отвернутся от нее. Это вторит всем худшим стереотипам нашего народа о малокровных джиннах.
Дара не мог найти слов. И все же… еще один момент никак не давал ему покоя.
– Но… кто? – задал он, вероятно, бестактный вопрос. – Ты не похожа на женщину, которая… – Он покраснел. – Я хочу сказать, что единственные шафиты во дворце это…
– Слуги, – закончила за него Манижа. – Дитя Нахид, с такими ярко выраженными способностями, что я чувствовала их уже во время беременности, – и зачата от шафитского слуги. Рустам сказал, что скандал разразится немыслимый. Этот возмутительный позор мог стоить нам поддержки остальных дэвов, когда мы будем нуждаться в ней больше всего. А в такой роли она могла хотя бы… послужить своей семье. Своему племени. И все прошло бы безболезненно.
– Но
Манижа устремила на него свои темные глаза с внезапным морозом во взгляде.
– Разве в Кви-Цзы не было младенцев?
Это был жестокий, хотя и правомерный вопрос.
– Ты хочешь сказать, что соглашалась с ним?
– Конечно, я с ним не соглашалась! Мы сильно поссорились из-за этого, и когда стало ясно, что Рустам не отступится, мы… сражались. Да так, как я и не думала, наш вид еще способен сражаться. Он выпустил в меня проклятие, я так и не поняла какое. Прогремел взрыв. Я очнулась только через несколько часов. То, что найдет потом Каве – выжженную землю, изувеченные тела, – все это предстало передо мной. Моя дочь исчезла, кольцо исчезло. А Рустам… – ее голос омрачился застарелым горем. – Было слишком поздно. Я не успела спасти его.
Дара присел.
– Око Сулеймана.