Золотая империя

Уходи. Уходи немедленно и опечатай здесь все. Дара внезапно с жуткой уверенностью осознал, что все тайное в этой комнате никогда не должно было стать явным.

Но он оставался в первую очередь Афшином и не мог закрыть глаза на секрет, который их враги так старательно оберегали.

С возрастающим страхом Дара подошел к невысокому секретеру, стоявшему у стеллажа свитков, запечатанных свинцом. Сами свитки были ему ни к чему – Дара не умел читать даже на своем родном языке, не говоря уже о гезирийском. Отбросив свиток в сторону, он опустился на колени, чтобы осмотреть стол, и обнаружил ряд маленьких ящичков. Он выдернул один из них силой, сломав мягкий деревянный желобок.

Внутри лежал один-единственный предмет: гладкая медная шкатулка. Дара, нахмурившись, взял ее в руки и заметил слабый отпечаток еще одной кровной печати, теперь недействующей, как и вся магия джиннов.

Сначала Дара просто держал шкатулку, его сердце бешено колотилось. А потом он поднял крышку.

Его разум не сразу воспринял то, что увидели его глаза. Не сразу определил потертый латунный амулет – такой, какие носило его племя для сохранности своих реликтов. Не сразу узнал вмятину на боку от удара кинжала, царапины от когтей симурга.

Не сразу вспомнил, как сорвал этот самый амулет со своей шеи тысячу четыреста лет назад, когда он понял, что не сможет убежать от ифритов, настигших его на залитом лунным светом и кровью поле битвы.

Дара выронил шкатулку. Она мягко упала в черный песок, и все зачарованные огоньки потухли.

Мунтадир споткнулся и упал на колени, но Дара, дернув за воротник, снова поднял его на ноги. Манижа и Каве следовали за ними по пятам, напряженно и молчаливо. Они мало говорили с того момента, как Дара, весь в пыли, вернулся в тронный зал, когда пир уже близился к своему логическому завершению, и целенаправленно двинулся на Мунтадира, как будто кроме них там никого не было. Но много говорить и не пришлось.

Достаточно было того, как побледнел Мунтадир при слове «склеп».

Эмир тоже молчал и лишь громко и часто дышал, пока Дара тащил его по затхлым коридорам. Теперь они дошли до цели, и Дара втолкнул его в дверь, взмахом руки зажигая огонь в факелах вдоль стен.

– Объяснись, – потребовал он.

Вошла Манижа и следом Каве. Визирь, ахнув, отпрянул от ближайшего гроба.

– Это что, трупы?

– Спроси у эмира. – Дара швырнул один из свитков Мунтадиру под ноги. – Эти записи сделаны на гезирийском. И раз уж на то пошло… – Он поднял свой реликт в воздух, борясь с искушением разбить его о череп эмира. – Я хотел бы знать, как, во имя Сулеймана, мой реликт оказался во владении Зейди аль-Кахтани.

– Что?

Манижа пересекла комнату и выхватила амулет у Дары из рук.

Тысячи эмоций промелькнули у нее на лице, останавливаясь на досаде.

– Он был у них, – прошептала она. – Все это время, все эти годы…

– Говори, аль-Кахтани, – потребовал Дара. – Что тебе об этом известно?

Мунтадир трясся всем телом.

– Не больше, чем тебе. – Когда Дара рыкнул на него в ответ, он упал на колени. – Клянусь Богом! Оглянись! Это место старше моего отца. Оно старше его отца. Мы не имели к этому никакого отношения. Я не знаю, откуда у моих предков твой реликт!

– Зато я могу себе представить. – Дара сжал кулаки, пытаясь сдержать огонь, рвущийся на свободу. – Кандиша знала, где я. Знала мое имя. Должно быть, Зейди пошел с ними на сделку. Этот трус знал, что не сможет победить меня в равном бою, и поэтому продал меня ифритам.

Эмир продолжал смотреть на него с отчаянием и обреченностью на лице, как будто уже понимал, чем это для него кончится. И все же в его надломленном голосе слышался вызов.

– А я этому рад.

Каве бросился к ним, заслонив Мунтадира прежде, чем Дара успел броситься в атаку.

– Нет, – осадил он. – Успокойся, Афшин.

– Успокоиться? Они продали меня в рабство!

– Ты этого не знаешь. – Каве положил руку ему на плечо. – Посмотри вокруг. Мунтадир не врет насчет древности этого места. И даже если это сделал Зейди… – Визирь понизил голос. – Это не Мунтадир. А Мунтадир для нас полезен, ты сам сказал.

Манижа ничего не говорила, лишь углубившись в чащу гробов и саркофагов. Она провела пальцами по пыльной каменной плите.

– Это Нахиды, не так ли?

Дара застыл, потрясенный ее предположением, но у Мунтадира вытянулось лицо.

– Да, – прошептал он.

Она погладила надгробие, словно прикасаясь к руке возлюбленного.

– Все мы?

Мунтадир, казалось, был готов сгореть со стыда.

– Если верить словам моего отца… да. С войны.

– Ясно. – Ее голос звучал траурно. – Где мой брат?

– Его здесь нет. Мой отец приказал кремировать Рустама – и тебя, кого бы он за тебя ни принял, – в Великом храме. Он сказал, что, став королем, хотел сжечь и благословить все тела, но…