Золотая клетка

– Эй, пакость какая! А на хрусталики похоже.

Из тумана появилось два силуэта. Один сгорбленный, опирающийся на палку, второй, поддерживающий его, почти в два раза выше, с корзиной в свободной руке. Хриплый голос принадлежал сгорбленной старухе, а писклявый – ее спутнице. Рина ожидала, что они будут одеты в обноски или даже в звериные шкуры, но одежда у обеих оказалась самая обычная: очень похожие коричневые платья ниже колен, такого же цвета чулки, черные калоши и жилетки, только шали были разных цветов. У писклявой – белая на плечах, а у сгорбленной – серая, обернутая вокруг поясницы. На головах красовались бордовые шапочки. У горбатой болталась под грудью толстая черная коса, а у писклявой из-под шапочки выглядывали мелкие завитки целиком седых волос, хотя на лицо она была куда моложе спутницы, которая передвигалась с кряхтением, медленно и осторожно, как жук по навозной куче, проверяя дорогу палкой, отбрасывая с пути ветки, обстукивая пеньки.

– Гляди, этот я припоминаю! – сказала она. – Есть тут сыроежки?

Котокролик наконец-то спрыгнул с Рины, и она дернулась было встать, но что-то вцепилось ей в ноги. И это что-то вытягивало энергию с такой скоростью, что Рина могла только дышать. На пару минут она потеряла сознание, а очнулась, когда сморщенный палец ткнулся ей в щеку.

– Смотри, Фетрона! – всплеснула руками писклявая. – Она еще живая! Кожа у нее, не кора!

– Пошли отсюдова, Макара, – скомандовала горбатая. – Все равно скоро дерева ее подберут. Не жилец она.

– Типун тебе на язык, сестрица! – рассердилась Макара. – Дай-ка твой топорик!

– Оставь, говорю! Не проживет она долго!

– Она ж девчоночка совсем! Может, выдюжит!

Макара отвязала от поясного ремня Фетроны топорик с красной ручкой и ловко обрубила корни, освободив ноги Рины.

– Эти гниды уже присосалися? – сурово спросила горбатая, шаря ногой вокруг себя. Глаза у нее были незрячие, заплывшие бельмами, и она жадно втягивала ноздрями воздух.

– Не успели, – радостно отмахнулась Макара. – Целенькая она! Целенькая малышечка! Вставай! А ну вставай, девчоночка! Нельзя тебе тут лежать!

«Да вроде и не страшные, – размышляла Рина, с огромным трудом поднимаясь с хвойной подстилки. – Я уж думала, они меня прямо этим топором на кусочки покрошат».

– Я тебе говорю, до утра не протянет дохлячка такая! – Цепкие руки Фетроны ощупали Рину. – Ох, а тощая-то! И как ты ее потащишь? Меня-то водишь еле-еле!

– Пружиночка ее повезет, – заявила Макара. – Он корзины и потяжелее таскал.

– Когда это Пушок у нас лошадью ездовой заделался?

Кое-как в четыре руки Рину погрузили на котокролика и привязали к нему шалями и поясами, чтобы не свалилась. Дорогу она помнила смутно. Только то, как старухи ругали котокролика, когда он начинал прыгать вместо того, чтобы идти на четырех лапах. Под телом ощущалась мягкая плотная шерсть, пахшая сеном, на бедро давила сфера, оставшаяся в кармане. Сестры возбужденно спорили, а котокролик – не то Пружиночка, не то Пушок – шумно дышал, расплачиваясь за то, что недавно использовал Рину вместо подстилки. Ее ноги волочились по земле, мысли были, как надписи на смятой в ком бумаге – толком не разобрать. В какой-то момент сознание уплыло окончательно, а проснулась Рина от нового спора.

– Куриный бульон ей надо! – настаивала Макара. – Заруби куру свеженькую, сестрица!

– Вот еще! Ты притащила девчонку, ты куру и рубай!

– Да не могу я, ты ж знаешь! Руки у меня трясутся! Заруби! Я тя прошу!

– Не надо, – слабо взмолилась Рина, открывая глаза.

Она ничего не имела против куриного супа, но мысль о том, что ради нее прямо сейчас кого-то убьют, ей не нравилась.

– Ой! – подскочила к ней Макара. – Глазенки открыла! Бурчит чего-то!

– Ты не больно-то радуйся, помрет она к утру, сама в лес потащишь, – мрачно отозвалась Фетрона.

– Да чтоб тебе пчела на язык твой поганый села! – взъелась на нее сестра, и голос ее стал таким высоким, что у Рины аж в ушах зазвенело. – Только и знаешь, как дурное говорить! Я уж тыщу раз пожалела, что к тебе жить пошла! Осталась бы со своими в Карандели, горя б не знала, внучку растить помогала бы! А с тобой тут волком завоешь! Никого ты видеть не хочешь, ни с кем жить не умеешь.

– А я тебя к себе и не звала! – Фетрона швырнула на пол тряпку, которой протирала стол. – Ты сама приперлася!

– Да потому, что ты, старая кочерга, уж скоро землю клевать будешь, так тебя погнуло! И не видишь на оба глаза! Скотины зато кучу развела!

– Я и без тебя справлялася! Ишь, героиня нашлась!

Пока сестры спорили, Рина села на широкой лавке у печи, где ее положили, и осмотрела деревянный дом с белеными стенами. На маленьких окнах висели ситцевые занавески, на столе стоял букет лесных цветов. Тут была всего одна комната, две кровати, прижатые к печке с разных боков, лавка и отгороженный закуток, в который зачем-то набросали соломы.

«Почему эти старушки такие бодрые? – задумалась она. – Еще и в лес по грибы ходят. Почему это деревья от них плюются?»

– Спасибо, что не бросили меня там, – сказала она Макаре, подошедшей к ней с бокалом компота.

Та ласково погладила Рину по щеке.