Золотая коллекция классического детектива

– Сознаете ли вы, – холодно продолжала Клер, – что мы оказались в необычном и смертельно опасном положении? В свое время, помнится, вы признались мне в любви. Ваше чувство показалось мне искренним и глубоким, оно меня тронуло. Мне пришлось его отвергнуть, потому что я любила другого, но я вас пожалела. И вот теперь этот другой обвиняется в убийстве, а вы расследуете преступление. Я очутилась между вами двумя, я прошу вас за него. Если вы согласились быть следователем, значит, вы готовы сделать для него все, что в ваших силах, а вы все делаете против!

Каждое слово Клер действовало на г-на Дабюрона как пощечина. Она ли это говорит? Откуда эта внезапная отвага, подсказавшая ей речь, которая проникала ему в самое сердце?

– Мадемуазель, – сказал он, – горе ввело вас в заблуждение. Я не простил бы того, что вы говорите, никому, кроме вас одной. Неосведомленность делает вас несправедливой. Вам кажется, что судьба Альбера зависит от меня, но вы ошибаетесь. Уговорить меня – пустяки, важно убедить других. Я вас знаю, и я вам верю, это естественно. Но поверят ли вам другие, когда вы придете к ним с правдивым, для меня бесспорно правдивым свидетельством, которое им покажется неправдоподобным?

На глазах у Клер выступили слезы.

– Если я несправедливо оскорбила вас, сударь, – сказала она, – простите меня: горе ожесточает.

– Вы не можете меня оскорбить, мадемуазель, – возразил следователь. – Я вам уже сказал, что всецело вам предан.

– Тогда, сударь, помогите мне доказать, что мое утверждение правдиво. Я вам все расскажу.

Г-н Дабюрон был твердо убежден, что Клер хочет сыграть на его доверчивости. Однако ее уверенность его удивляла. Он терялся в догадках, какую басню она изобретет.

– Сударь, – начала Клер, – вам известно, какие препятствия встали перед нами с Альбером, когда мы захотели пожениться. Господин де Коммарен не желал признать меня дочерью, потому что я бедна, у меня ничего нет. Альберу пришлось бороться три года, чтобы сломить сопротивление отца. Граф дважды уступал и дважды брал слово назад, говоря, что оно было вырвано у него силой. Наконец месяц назад он внезапно дал согласие. Но его колебания, отсрочки, оскорбительные отказы успели глубоко обидеть мою бабушку. Вы знаете, как она обидчива, но я должна признать, что в этом случае она права. И хотя день свадьбы был уже назначен, маркиза объявила, что не желает меня компрометировать, выставлять нас обеих в невыгодном свете и не допустит, чтобы о нас говорили, будто мы торопим этот брак, в общественном мнении столь блестящий, что может навлечь на нас упреки в суетности или корыстолюбии. Вот она и решила, что до оглашения мы будем видеться с Альбером не чаще чем через день, два часа после обеда, причем только в ее присутствии. Переубедить ее нам не удалось. И вот в воскресенье утром мне принесли записку от Альбера. Он сообщал, что важные дела помешают ему прийти, хотя в этот день мы его ждали. Что могло его задержать? Я предчувствовала беду. На другой день я ждала его с нетерпением и тревогой, но явился его лакей и принес мадемуазель Шмидт письмо для меня. В этом письме Альбер умолял меня о свидании. Он писал, что ему безотлагательно нужно поговорить со мной спокойно, наедине. От этого свидания, добавил он, зависит наше будущее. День и час он оставлял на мое усмотрение и особенно настаивал на том, чтобы я никому не говорила о нашей встрече. Я не колебалась. Ответила, чтобы вечером во вторник он пришел к садовой калитке, выходящей на безлюдную улицу. Когда на Доме Инвалидов пробьет десять, я просила его постучаться, чтобы сообщить, что он уже здесь. Я знала, что бабушка пригласила на этот вечер нескольких приятельниц, и решила притвориться больной, надеясь, что она меня отпустит. Я рассчитывала, что госпожа д’Арланж велит мадемуазель Шмидт остаться…

– Простите, мадемуазель, – перебил г-н Дабюрон, – когда вы написали господину Альберу?

– Во вторник днем.

– Вы можете уточнить время?

– Кажется, я отправила письмо между двумя и тремя часами.

– Благодарю, мадемуазель, прошу вас, продолжайте.