Стоя в предрассветных сумерках на пустой площадке подъёмника, она разжала кулак и посмотрела на ладонь, на которой остались красные полумесяцы кровоподтёков от ногтей. Боль помогает справиться с чужим воздействием. Джарр давно бы поступил с ней так, как с другими — покопался в её голове, потом затащил в постель, и может, выпил досуха, если бы её аура ему приглянулась больше, чем навыки воровки. Но ей повезло, она не просто эмпат, а медиатор*, способный вернуть обратно то, что с ней пытаются сделать такие же, как она. Не слишком сильный, но всё же, и поэтому Джарр опасается раскрываться перед ней. Понимает, что и она может прочесть его ауру, если захочет. А главное — может ответить. Впрочем, ей и читать не нужно. Она знает, что за зверь живёт у него внутри. Тень, которую отбрасывает Костяной король на стену, иногда, когда смотришь краем глаза, причудливо изгибается, превращаясь в огромную чёрную кошку.
Ягуар – его вторая сущность.
Глава 3. Сеньор Виго и Морис «Мавр» Серебряная пуля
Этот город Виго де Агилар любил и ненавидел всем сердцем.
Он не был здесь уже давно, и всё, что связывало его с Акадией сейчас, это, пожалуй, только воспоминания о Вилла Бланко, большом особняке семьи Агиларов на авенида де Майо, самой престижной улице Верхнего яруса. Ещё, наверное, вечно недовольное лицо отца и его раздраженный тон, и запах ромний, цветущих в саду. Временами этот запах вызывал дикую головную боль, или, может, в этом была виновата гнетущая атмосфера дома? А может, плохая наследственность, доставшаяся ему от матери? Так часто любил повторять отец…
Последние годы, живя на севере, Виго редко вспоминал об Акадии. Но сегодня этот город восставал перед ним из небытия, собираясь из множества обрывочных воспоминаний, которые, словно разноцветные стёклышки в трубке калейдоскопа, сложились в яркую картинку, едва на траверзе правого борта «Барбареллы» появился высокий голубой маяк, стороживший вход в лагуну.
Акадия. Город на холмах…
Бесконечная череда мигреней, что мучила его в детстве, тошнотворный густой аромат жакарандовых деревьев, цветущих в сезон дождей, смрад лагуны и какофония запахов летнего рынка: жареных орехов пекан, гвоздики, паприки и корицы…
Почему-то запахи вспомнились первыми. Обрушились, словно шторм, срывая пелену с прошлого. Потом вернулся и приторный вкус дешёвого рома, сдобренного патокой, который он пил в кантинах на Руж–Аньес, куда убегал из дома назло отцу. Вспомнились горячие страстные танцы на мостовой прямо перед входом в заведение доньи Кастеро…
Он любил гитарные переборы уличных марьячи* и стук каблуков танцовщиц, стрельбу по кокосовым скорлупкам, шум рынка и крики торговок, запах краски и тишину студии, в которой мать рисовала свои картины, полные какого-то притягательного безумия. Уроки своего учителя фехтования и его жизненные принципы, которые научили его гораздо большему, чем все нотации отца.
Как давно это было…
Этот город, словно бутылка рома, первые глотки которого всегда дарят радость и заставляют хотеть, любить и желать, а вот последние приносят только тошноту и глубокое похмелье.