Его лицо было испещрено рытвинами, следами перенесённой когда-то болезни, а может быть, это были следы от ожога, но именно благодаря им он и получил своё прозвище. Он норовил подвинуться ближе, стараясь заглянуть собеседнице в глаза, и, как только его смрадное дыхание коснулось лица, Эмбер выставила вперёд руку и ответило жёстко:
– Не лезь, Сапо, если не хочешь отведать ножа. Ты забыл, что я тебе не какая-то шлюха с Ангуло де Рата! — и в тот же миг тонкое лезвие кинжала, способного насквозь проткнуть одежду, упёрлось навязчивому собеседнику под рёбра. — Отодвинься, от тебя воняет!
– Ладно, ладно! Ми анхелито*, не горячись, я понял, понял, – дон Сапо поднял руки и отодвинулся, продолжая разглядывать Эмбер. — Плохо выглядишь, ми корасон*. Гляжу, поистрепали тебя недурно. Трудный день?
– Трудный год, – буркнула она, стараясь не ввязываться в диалог. — Чего тебе? Говори уже и сгинь, глаза б мои тебя не видели.
– Да не злись ты на старого друга. Я же к тебе не просто так подкатываю, с подарочком.
– Это с каким ещё подарочком, лягушачья ты кожа? — фыркнула Эмбер.
Дон Сапо хуже слизня, прицепится — не оторвёшь. И уж более гнусное существо, чем этот падальщик, ещё и поискать надо. Но в деле собирания сплетен и слухов ему, конечно, равных нет.
– Ты бы наведалась к Тибурону. Он спрашивал о тебе давеча, – дон Сапо прислонился плечом к деревянному столбу, пропустив колкость мимо ушей. — Велел мне тебя разыскать.
– Да ну? И с чего это я вдруг ему понадобилась? Ты же знаешь, я теперь служу совсем другому королю, – спросила Эмбер, пряча нож ловким движением руки.
– Знаю, знаю… Но, раз появилась возможность поесть из двух рук, так чего бы и нет? Когда можешь неплохо подзаработать, чего бы и не вспомнить старого патрона? Он же не скажет никому, да и хорошо заплатит. Жемчугом…
Эмбер внутренне передёрнуло, едва она представила, как из рук Рыбного короля жемчужины опускаются в её ладонь.
– Что, в Лагуне разом все воры перевелись? — хмыкнула она, разглядывая толпу. — Или у тебя самого руки отсохли?
– Да там дело вовсе не в краже, а кое в чём другом.
– И в чём же?
– Тибурон сам тебе расскажет. Я знаю только, что заплатит он очень хорошо.
– Очень хорошо — это сколько? — она посмотрела в светло-голубые, будто линялые глаза дона Сапо.
Он оглянулся по сторонам и произнёс, чуть наклонившись вперёд и понизив голос:
– Несколько тысяч эскудо.
Эмбер перевела взгляд на арену, и, как всегда и бывает в такие моменты, звуки боя и крики толпы отступили куда-то на задний план.
– Ты же знаешь, что я умею только воровать. И если Тибурону не нужна воровка, то я ничем помочь не могу.
– А он сказал, что можешь, и ему-то, наверное, видней. Но, как знаешь, я тебя разыскал, сказать сказал, а остальное — дело твоё, – дон Сапо сделал вид, что разговор перестал ему быть интересен, но это, конечно же, было не так.
– Я подумаю, – буркнула Эмбер.
– Не понимаю одного, будь я таким умелым вором, я бы уже жил на Голубом холме и купался в роскоши, а ты перебиваешься с сырой воды на кипячёную, – усмехнулся дон Сапо. — Что с тобой, ми корасон?
– Сгинь в своё болото, не хочу провонять рыбой, – огрызнулась Эмбер и отвернулась.
– Ну, как знаешь! Если надумаешь, патрон ждёт тебя. А я пойду, пропущу стаканчик, а то жабры сохнут, – он гнусно усмехнулся и потёр горло, обмотанное грязным шейным платком.
А затем, засунув руки в карманы, чуть согнулся и шмыгнул в толпу. Эмбер только и успела заметить, как он толкнул кого-то плечом и, пока бедолага оборачивался влево, вытянул справа у него из правого кармана бумажку с записанной ставкой.
Почему она не ворует для себя? Дону Жабе этого не понять. Ведь внутри у него такая же жаба — его нагуаль, которая хочет всего за просто так. А ей платят за работу. И это честные деньги — она их заработала. А уж сам факт кражи пусть будет на совести того, кто эту работу заказал.
Она вспомнила слова старого шамана:
Эмбер чихнула и потёрла нос.