Часто, когда Елизавета погружалась в молитву, ее лицо озаряло чудесное сияние, и свет, подобный солнечным лучам, исходил из ее очей. Часто ее молитва становилась столь жаркой, что воспламеняла других. Однажды она позвала некоего юношу, погруженного в мирские заботы, и сказала ему: «Мне кажется, ты живешь слишком рассеянно, в то время как должен служить своему Творцу. Хотел бы ты, чтобы я помолилась за тебя Богу?». Он ответил: «Хочу и искренне прошу тебя это сделать». Начав молиться, Елизавета убедила юношу молиться рядом с ней. Но вдруг юноша вскричал громким голосом: «Прекратите молиться, госпожа, прекратите!». Она продолжала молиться еще истовей, и юноша закричал еще громче: «Остановитесь, госпожа, ибо я лишаюсь чувств и горю!». Он действительно был охвачен столь сильным жаром, что тело его покрыл пот и оно стало дымиться. Юноша размахивал руками, как безумный, и многие окружающие, прикасаясь к нему, чувствовали, что его платье намокло от обильного пота, и не могли вынести исходящего от него жара. Он же продолжал кричать: «Я лишаюсь чувств и горю!». Когда же святая Елизавета завершила молитву, юноша перестал пылать, и придя в себя, осиянный Божественной благодатью, затем вступил в Орден меньших братьев. Так Елизавета, охваченная пламенным вдохновением, явила всем жар своей молитвы, которая была столь горяча, что воспламенила даже охладевшего. Но юноша, привычный к плотским радостям и еще не готовый к радостям духовным, не в силах был принять жар ее молитвы.
Поднявшись к вершине совершенства через созерцательную молитву Марии, Елизавета не пренебрегала трудолюбивыми обязанностями Марфы, посвятив себя семи делам милосердия, как о том было рассказано выше. Облачившись в одежды веры, она прилежно занималась делами благочестия. Получив в приданое две тысячи марок, Елизавета часть денег раздала бедным и по обету веры построила в Марбурге большой госпиталь. Из-за этого многие осудили Елизавету за расточительство и мотовство и стали называть ее безумной. Поскольку Елизавета с радостью принимала всякую несправедливость, ее стали порицать за то, что она постоянно радуется, как если бы она слишком скоро изгнала из сердца память о покойном муже. Построив госпиталь, Елизавета, как скромная служанка, посвятила себя заботе о бедных. Она столь заботливо ухаживала за нищими, что даже купала их, меняла им постели, и радостно говорила служанкам: «Как мы счастливы, что можем в этих нищих купать и укрывать Господа». Она ухаживала за ними с таким смирением, что однажды семь раз за ночь брала на руки одноглазого, по крытого коростой ребенка, носила его справлять нужду и охотно стирала его испачканные пеленки. Часто, омыв некую женщину, больную ужасной проказой, Елизавета укладывала ее на кровать, вытирала и перевязывала язвы, прикладывая к ним целебные снадобья, стригла больной ногти и, склонившись к ее ногам, развязывала ей башмаки. Елизавета приводила больных к исповеди и причастию, и когда одна старуха наотрез отказалась исповедаться, Елизавета выбранила ее и приказала выпороть.
Когда Елизавета не ухаживала за больными, она пряла шерсть, которую ей присылали из одного монастыря, а вырученные деньги раздавала нищим. Однажды Елизавета раздавала нищим из-за их крайней бедности пятьсот марок, возвращенных ей как ее приданое. Она построила всех в очередь, а сама, надев передник, объявила, что если кто-то из нищих сменит отведенное ему место, чтобы получить подаяние снова, ему остригут волосы. Случилось, что некая девушка по имени Радегунда, гордившаяся дивной красотой волос, пройдя мимо очереди, вошла в госпиталь, но не за подаянием, а чтобы навестить больную сестру. Как нарушительницу установленного порядка, ее привели к святой Елизавете, и та приказала остричь девушке косы. Радегунда плакала и отчаянно сопротивлялась. Когда кто-то из окружавших сказал, что она ни в чем не виновата, Елизавета ответила: «Зато теперь она не будет гордиться своими волосами во время танцев и суетно любоваться ими». Она спросила девушку, не хочет ли та принести обет благочестивой жизни. Девушка ответила, что уже давно бы приняла монашеское покрывало, если бы ее косы не доставляли ей столько радости. Елизавета сказала: «Для меня более важно, что ты лишилась своих кос, чем если бы моего сына вознесли на императорский престол».
Радегунда немедля облачилась в монашеские одежды и стала вести достойную похвалы жизнь, трудясь в госпитале вместе с Елизаветой.