Золотая лихорадка

Он опять сел за руль, доехал до Тетчи и вошел в дом Насти, который она давеча показала ему. Девушка встретила его на крыльце, в ее глазах читалось любопытство. Она показала ему телефон, замахав руками на высунувшегося в двери младшего – брата. Когда в трубке послышалось: «Скорая слушает», Юра рассказал девушке то, что смог, извинился перед хозяйкой, что не совсем трезв, и уехал назад, пообещав назавтра заскочить.

Удивительно, но «скорая помощь» приехала в Березов одновременно с ним. Видно, по вызову была где-то близко.

Когда доктор взял руку бабы Кати, щупая пульс, Юрий| ясно вспомнил деревню Божьи Сестры, старую Ядвигу и почти точно в такой же позе склонившегося над ее мертвым телом врача. Круг замкнулся, что ли?

Бабка тихонько постанывала, но, когда доктор спросил ее о причине недуга, сказала ясным голосом:

– Упала я, милый. Шла вот и в овраг упала...

Юрий только покачал головой, помогая врачу «скорой» уложить старушку на носилки.

– Все будет в порядке, бабушка, я позвоню и за хатой присмотрю пока. Вы только выздоравливайте! – сказал он и добавил, чтоб поняла: – А того драного козла, что в ваш огород залез, наказал я. Больше не полезет...

Врач удивленно на него посмотрел, но ничего не сказал. Носилки скрылись в машине. Филатов остался один.

Скрип половиц успокаивал. Юрий ходил из угла в угол, глядел изредка на ходики, тикавшие в такт его шагам. Выходил покурить в ночь.

Появились звезды. Так и тянуло подставить ведро под небесный Ковш, который, будто на гвозде, висел над самой головой, грозя пролить на нее жгучие капли Божьего гнева. И к утру, когда на востоке посветлело и рассвет прошелся ножницами по черному дырявому мешку мироздания, почувствовал себя таким опустошенным, как будто одновременно проиграл (или выиграл?) войну, написал гениальный роман, отсидел миллион лет (или один миг?) в Петропавловской крепости и сделал счастливыми сразу всех проституток планеты. А сон все не шел. Начиналось похмелье.

Юрий пересчитал наличность, запер дверь дома и снова «оседлал» свой «жигуль».

Бензина оставалось совсем мало, и он поехал прежде всего на заправку, до которой было километров тридцать. Дотянул на последних каплях. Заправился под завязку и поехал назад, завернув по дороге к самогонщице Клаве. Двери были открыты, сама тетка и вся вчерашняя компания валялись где придется, представляя собой достаточно живописное зрелище. Филатов растолкал Клаву, брызнул на нее холодной водой и убедительно помахал перед носом купюрой. Та поняла все сразу:

– Сколько тебе?

– Десять бутылок давай! – потребовал Филатов.

– С ума сошел? Где я столько возьму? Да и этим с утра похмелиться нечем будет, – пожалела постоянных клиентов самогонщица.

– Давай сколько есть, – Филатов не стал настаивать.

– В банках возьмешь?

– Нет разницы...

Погрузив в машину две трехлитровые банки с самогоном, Юрий добрался до дома, запер машину, разлил самогон по бутылкам, выставил на стол всю имевшуюся закуску, закрылся изнутри на крючок и... запил.

Через три дня его нашла Настя – невменяемого, страшного, безумного... Через час та же самая «скорая», что приезжала за старухой, только на этот раз с экипажем в составе двух дюжих санитаров, увозила спеленатого по всем правилам Юрия в неизвестность.

... Перед глазами плыло. Какие-то своды, похожие на церковные, зарешеченные окна, тени людей в сером... Кто-то снимал с его ног носки, потом опять надевал, и так много раз подряд. Юра закрывал глаза, открывал их вновь – все оставалось по-прежнему. Он был и одновременно не существовал в теле, чувствуя себя растворенным, точнее, размазанным по этой серости, единственным пятном в которой было окно, то светлеющее, то черное. Изредка подходили люди в белом, кололи что-то, привязывали руки к кровати и ставили капельницу...

Сознание вернулось только на вторые сутки.

Юрий лежал с открытыми глазами, глядя на санитарку которая возила тряпкой под его кроватью. Глазные яблоки ворочались со скрипом, болью отдававшемся в мозгу. Начали приходить мысли, путаные, гнусные: «Где это я? На тюрьму не похоже. Сидел, пил... Так. Дурдом какой-то...»

И только в сознании промелькнуло это слово, точнее, образ, как все встало на свои места. Филатов дернулся, сел на постели, но тут же с натужным стоном упал на спину и потерял сознание.

Очнулся он уже к полудню, почувствовав себя если не живым, то хотя бы не мертвым. У кровати стоял парень лет двадцати, из полуоткрытого рта которого свисала слюна. Он промычал что-то и начал снимать с ног Филатова носки. Тот отдернул ноги и заорал, а если быть точным, то захрипел пересохшим ртом:

– Уберите психа!!!

С табуретки у двери встал санитар в белом, подошел к Филатову, отодвинув в сторону заплакавшего психа.

– С возвращеньицем на родную землю! А этого не бойся, Миша у нас смирный, глядишь, через недельку узнавать людей начнет... (Так, кстати, и получилось: дней десять спустя тот самый Миша плакал уже разумными слезами в объятиях свое старенькой матери, навещавшей его ежедневно.)

Юрий присел на кровати:

– Воды дайте...