Золотая лихорадка

— Кто, ты говоришь, кто убит? — спросил из последней комнаты дедушка Кондрат и стал подыматься.

Загорелась лампа.

Наталья подошла к Васе и посмотрела в его лицо, оно изможденное и грязное, словно жизнь обезобразила его до неузнаваемости.

— Катя где? — с потаенным страхом и нетерпением спросила она.

— Идут…

— Вы не одни? — спросил отец. Он поднялся и, жалея, горько поцеловал Василия.

— Как ты? — спросил сын.

— Стою!

— Полиции нет? — спросил Василий с беспокойством.

— Что делать! Пусть все идут, — ответил Егор понимающе.

Василий вышел на улицу и негромко присвистнул. В избу завалилась целая толпа оборванцев.

— Ур-ра, президент жив! — закричал Студент, подымая ружье.

— Здорово, сват! — прохрипел Федосеич. — Старый дуб, долго пролежал в своей бухте?

— Мы очумели, президент, озверели, но… — воскликнул Студент. Последние дни были самыми счастливыми в его жизни.

— Мыться? Баню топить? — растерянно спросила Наталья.

Где-то послышались женские голоса.

— Утром — на заимку, — сказал Егор, — потом решим, что делать.

— Мы общественное золото привезли, — сказал Василий.

— Че у вас творится? — пригибаясь, в низких дверях кухни стоял Петрован. — Вернулись? Заразы! На заимках у нас не то что артель, роту упрятать можно…

— К Сашке, может?

— Нет, не надо. На заимке лодки есть, — ответил Егор.

— Погиб Илья…

В грязных шелковых шляпах и в ватниках поверх городских жакетов со стоячими воротниками появились с чемоданом и мешком Ксенька и Катерина. На прииск приезжала портниха и нашила золотишницам модных нарядов. Была там и шляпница.

— Маманя, че топить? — сразу спросила Катерина, обхватив Наталью за шею и целуя ее.

— Уж топлю, доченька! — ласково ответила Наталья.

— Зачем на заимку? Айда ко мне, — сказал Петрован. — У меня изба новая, три комнаты…

— Отец че-то у нас боязливый стал, — говорил он, уводя по невидимой тропинке гостей через траву и рытвины.

* * *

Ночью Катя всех перепугала в доме Егора. Она вскочила и стала истерически рыдать, потом кинулась к Наталье, залезла под одеяло, уткнулась ей в грудь.

Василий вскочил, подбежал босой, спросонья не разобрав, что случилось.

— Что с тобой? — спросил он жену.

— Не трогай! — закричала Катька. — Убью топором! Я всех вас покрошу! — кричала она и в страхе прижималась к Наталье, стараясь спрятаться к ней под одеяло с головой.

— Ты ее не тронь! — прикрикнула на сына мать и закашлялась.

Катя стихла. Через некоторое время она сказала:

— Мама, зачем вы его так… — она поплакала, заслезив Наталье грудь рубахи, и уснула.

Утром Василий сказал Татьяне:

— Я привез его вещи… Иди отнеси Дуне.

— А че же сам? — спросила Таня.

Васька не знал, что сказать.

— Иди, гляди ей в глаза, — сказала Катя. — Вот так! Теперь уж не стыдно!

— Вместе пойдем, — сказала Татьяна. — Страшно, брат! Она тревожится. Тут пароход приходил, и нам сказали, что кого-то убили полицейские… А из Тамбовки приехала она такая повеселевшая, свеженькая, как грибок.

Вася и Татьяна зашли в дом молодых Бормотовых. Дуня разливала горячее молоко детям, усевшимся за стол. Она не видела мешка в руках Василия. Ей не хотелось смотреть на него.

Василий заметил, что она посвежела лицом и стала тонкой и гибкой, как в девичестве. Но показалась она Васе невеселой.

— Вот его вещи! — сказал Василий.

Дуня схватилась за голову и глянула на Ваську, выкатив глаза, лицо ее перекосило в таком ужасе, словно на нее навели дуло, и она пятилась, ожидая выстрела.

Дети расплескали молоко. Старший кинулся, к матери и со злом оттолкнул Василия.

— Не трогай маму!

— Уходи, Василий! — сказала Таня, видя, что зря привела его.

Дуня вдруг утихла, словно что-то вспомнив. Она закрыла глаза кулаками, потом чуть слышно молвила:

— Это я его убила…

Она встала, развязала мешок, достала пиджак Ильи, сморщенный и измытый в воде и высушенный товарищами на солнце, увидела навитые на пуговице свои волосы. Горько скривилась и села, повесив голову.

Таня молча обняла ее…

* * *

Отец Алексей отслужил панихиду по Илье. В церковь съехались крестьяне и гольды со всех окрестных селений.

Дуня с детьми стояла сумрачная и замкнутая. Проблеском серебра сверкали ее пышные волосы. «Раненько бы!» — подумал Егор.

— Ты не знаешь, где Бердышов? — спросил Егор на другой день, зайдя к ней в избу.

— Не знаю, — ответила Дуня. Она обняла детей за плечи и, помолчав, добавила сухо: — Наверное, в городе…

* * *

Егор, начавший было ходить, в эти дни опять слег. Он был слаб и не мог поехать в город.

Василий послал телеграммы Бердышову и Барабанову, получил от них ответы и решил ехать в город сам, распутывать все дела, постараться выручить людей, а если придется, то и отвечать за себя и за отца. Егор соглашался.

— Надо ехать! — сказал он сыну.

— Поеду к богачам! — ответил Василий. — К тем, ради кого мы убивали друг друга и сходим с ума!

— Ты рос у него на руках! — сказала мать. — Он тебя не выдаст. Поезжай, выручи людей и отца, раз он сам не может. Да он и не схитрит, а ты уж уловчись, пособи отцу с матерью. Видишь, мы теперь…

— Я выздоровлю и приеду на суд, — сказал Егор. — Дело мое, я открыл и я отвечу.