Золотая лихорадка

Петр Кузьмич принял сына своего старого знакомца в бывшем губернаторском доме, в комнате, которая заставлена шкафами с книгами. На стенах — шкуры зверей, оружие у окна — аквариум с красными в полвершка рыбками. Здесь жил теперь начальник округа Складовский, женатый на родной сестре Петра Кузьмича.

— Боже мой! Ах, ну зачем же беспокоился Егор Кондратьевич! — всплеснул руками Барсуков. Егор послал ему тючок соболей в подарок и такой же жене Складовского.

— Ольга, посмотри, какой роскошный тебе подарок! — пошел он показать сестре.

Василий засмотрелся на огромную картину. В золотой раме море, горы, белый город под ними, розовый туман и корабли. Немного походило на сегодняшний вид с парохода, но город богаче, большие каменные дома громоздились друг на друга, лодки разъезжали по заливу, судов больше и все было как-то веселей. Но и Николаевск стоял на видном высоком и красивом месте и порадовал Василия.

— Дело серьезное! — заговорил Барсуков, хмурясь. Он встал, прошелся и пересел на другой стул. — Губернатор объявляет решительную борьбу хищникам.

— Будьте отцом родным! — сказал Василий. Он почувствовал вдруг фальшь своих слов.

Так мог говорить его отец, когда жил еще на старых местах, но не теперь, и ему стало стыдно. Ему ли так говорить, сыну президента таежной республики, мечтающему о социализме.

— Что-нибудь постараемся сделать, — сказал Барсуков.

Он добавил, что очень сожалеет об убийстве Ильи.

— Это само по себе преступление. Человека взяли ни за что… И дернуло его бежать. Почему, зачем он бежал?

— Нрава горячего был, — ответил Василий. Он густо покраснел не в силах еще что-то сказать.

— Но вы действительно вели разведку от Бердышова? — спросил Барсуков у Василия.

— Конечно, мы для него старались.

— Как это понять?

— Прииск, мы знали, перейдет к нему, — ответил Василий. — Он его заберет запросто. И он, видно, ждал. И мы знали, что не минует.

Барсуков не стал дальше расспрашивать. Законы, он сам знал, устарели, негодны для нового края, задерживают его развитие. Он и прежде полагал, что все это не так, как значится на бумаге. Теперь, видя, что самые лучшие из здешних жителей, его знакомцы и их дети, замешаны, он решил окончательно, что надо стать на их сторону.

Сделать это, как он полагал, надо умело, не выказывая протеста, а доказательно, законно, пользуя все, что представится возможным.

Он сказал себе: дети переселенцев выросли, нельзя запрещать им пользоваться богатствами этой земли.

— Что же вы хотите? — спросил он.

— Силина винят, как политического. Можем ли мы требовать расследования, — спросил Василий. — Отец хочет приехать и объявиться.

— Вы не соизмеряете желанную вами справедливость с тем, что есть на самом деле. У вас свои понятия, но у нас свои, и шутки здесь нельзя шутить! — раздраженно заговорил Барсуков.

Вошел японец-слуга и, улыбаясь, сказал:

— Приехали Иван Карпыч!

— Отправил пароход! — входя, сказал Бердышов.

— Надо нам выручить Силина. Вот и все! — сказал Барсуков.

— И Сашку! — заметил Василий.

Иван не стал поминать о делах. Полчаса прошло в разговорах, которые Василию казались пустыми.

— А что же Дуня Бормотова? — вдруг спросил Бердышов.

Васька опять покраснел до корней волос и замешался. Иван тряхнул головой, как ошалелый бык, словно отгонял тучу вьющихся слепней.

— Она… — сказал Василий, — с детьми… Я ей привез его вещи. Мы нашли его. Собственно, не мы, а гиляки… Похоронили его… Она переменилась очень, но не плачет… Сумрачная…

Иван ждал всего самого плохого. Поэтому он без волнения и без жадности, как ему казалось, брал прииск, словно принимал его в наследство.

По уходе гостей Барсуков пошел к сестре. Она была в восторге от соболей. Складовский, ездивший за город в крепость, где поставлены новые орудия, вскоре вернулся. Ужинали втроем, и Барсуков рассказывал шурину о семьях Бормотовых и Кузнецовых, и какое теперь там горе.

— Какой молодчина молодой Кузнецов! — говорил Петр Кузьмич. — А ведь отцы были нечесаны, в лаптях. А сына можно ввести в любую гостиную. Отец — идеалист, хочет все взять на себя, что было и чего не было.

Петр Кузьмич впервые стал объяснять суть дела, как оно ему представлялось.

— Они вели разведку от Бердышова, но не могли преградить путь на целую огромную реку старателям. Туда хлынуло крестьянство… Им предстояло ехать в город и все объявить и тогда стать врагами своих же братьев и всяческих свояков. А Бердышова в это время не было, он скитался по Парижу, а потом, кажется, дочь свою, полугольдку, помещал в Петербурге в частную гимназию. А они тут воспользовались древним обычаем старателей и организовали правление, выбрали свою власть, чтобы на прииски не попадали преступники… Их надо было бы поощрять, они в любом государстве были бы великими людьми и о них писали бы в газетах! Можно подозревать их в чем-либо согласно формальным законам, но тогда надо заключать под арест десятки людей и ослаблять многие семьи. Ведь на прииски шли самые здоровые и сильные…

— Нет, об этом и речи быть не может! — сказал Складовский. — Но была ли политическая агитация?

— Нет, не было.

— Вы уверены?

— Я совершенно уверен.