Золотая лоция

Один из железных воинов вышел, звякнув кольчугой и пряжками, словно конь упряжью. За занавесом два женских голоса заспорили, кому мыть котел, ещё один голос причитал по пропавшему серебряному блюду. Таз унесли. Дагобер, не вставая, дал одеть себя в шёлковую рубаху, шитую золотой нитью, и вчерашнюю кожаную безрукавку с тиснёным рисунком.

Света стало больше. Наконец стало различимо, что король сидит на троне с высокой спинкой и подлокотниками. На уровне его головы из спинки торчали оскаленные собачьи морды, такие же морды оканчивали подлокотники. Ног у трона не было, сиденье стояло на коробе, прорезанном насквозь равномерным узором в виде четырёхлистника.

— А, хитрецы, — король вгляделся в Рагдая и Стовова, который стал виден после того, как Миробад отошёл в сторону. — Эй, уважаемый Хлодранн, Туа, идите к Цидерусу, что там с овсом…

Седовласые, за спиной Элуа, переглянулись и с видимым недовольством вышли, стараясь не напускать внутрь солнца.

Элуа, понимающе косясь на короля, подошёл к занавеси, нырнул туда головой:

— Эбона, Гета, все! Уходите, позову.

— Так еду надо подать, волосы ещё королю не чёсаны, — отозвался из за занавеси мягкий женский голос, по саксонски глотая твёрдые звуки, потом там кто то звонко хихикнул, что то с бряканьем упало, полилась жидкость, наполняя невидимый сосуд.

— Я сам подам королю, — сказал Элуа и добавил: — Хильд, иди встань снаружи на втором входе — никого не пускать.

— Он что, нас тайно крестить будет, этот король? — сказал Стовов, не разбирая слов, но видя приготовления.

— Его воевода велел воину привести пленного, что захватили два дня назад, — тихо ответил Рагдай, не поворачивая головы. — Он называл его тем словом, что и нас. Ты, князь, думай, как говорить, потому как король понимает по склавянски, хоть и не показывает виду. Храни нас боги. Больше молчи.

— Угу, — кивнул Стовов. — А ты не говори ему про сечу по ту сторону гор, не надо.

— Так я сказал уже. — Рагдай едва заметно улыбнулся. — Нам это хорошо.

— Разломись спина. Пусть так, говори как знаешь.

Тем временем женщины были с шумом выдворены. Миробад по знаку Элуа не без труда выискал среди завала на полу совсем маленький стол с круглым верхом из полированного красного дерева и ножками в виде чешуйчатых змей, при этом головы змей были внизу, а хвосты их петлями переплетались под крышкой. Затем Миробад, постоянно спотыкаясь о королевский скарб, вынес и поставил перед Дагобером серебряный кувшин, пузатый, с насечённым византийским или, быть может, иранским рисунком, кубок с золотыми накладками, утыканный самоцветами. Некоторые самоцветы, видимо, выпали, и в пустые ячейки были вставлены золотые монеты, обточенные под размер. В кубке могли уместиться два кулака взрослого мужчины. Рядом было установлено блюдо, большое, медное, начищенное до зеркального блеска. На нём дымился кусок жареного мяса. Олень или корова. Из мяса торчал обломок мозговой кости. Рядом лежал кусок пшеничного хлеба, головка чеснока, горка матово блистающей соли, пучок каких то зелёных кореньев, горсть орехов. Король не без интереса следил за корявыми движениями краснолицего великана, подающего на стол. Это его забавляло. Наконец Миробад отошёл, пот лился ему за ворот синей шёлковой рубахи, длинные волосы прилипли к щекам, словно он губился полдня.

— Ничего не уронил, — сообщил он Элуа.

— Вижу, — отозвался тот, наблюдая, как Дагобер пьёт ароматное вино прямо из кувшина, как, подобрав из под ног кинжал, отрезает кусок жаркого и подносит его ко рту.

— Так что там Леон Турский сообщает о кельтах? — не донеся кусок, спросил король. — Много монастырей разорили?

— Пишет, что врасплох, во время торга застали, ворвались и разграбили бенедиктинцев в Сан Андре, потом взяли на копьё Морматье, а братьев засыпали живых во рву.

— Помню Морматье как крепость, на скале. — Дагобер наконец принялся жевать мясо, чавкая и звучно глотая. — Там хранился хлыст и палец святого Мартина и голова преподобного Лупьера.

— Их удалось спрятать, — равнодушно ответил Элуа, подбрасывая на ладони бляхи своей золотой цепи, и несколько насмешливо добавил: — Сам епископ засел в Туре, предварительно выгнав всех евреев, помня, как они открыли ворота Теодеберу в Меце, после чего река была красна от христианской крови, а евреи получили право торговать в воскресенье на причалах без заборов. Правда, с Божьей помощью заборы вашего отца, достославного короля Клотара, и его брата были восстановлены.