Золотая лоция

— Хватит про Теодебера. — Дагобер, не меняя выражения глаз, рубанул по краю стола кинжалом: отлетела щепка, кубок опрокинулся и брякнулся в темноту. — Леон Турский лучше б остался при мне деньги чеканить, это получалось у него, клянусь шпилем Сен Пре. Говорил ему тогда, когда Эга, получив майордомство в Нейстрии, собрав войско, громил корневища подлых агилолфингов: «Бери у Эга кавалерию, вычисти этих кельтов из лесов северней Луары». Звери они, говорю. А он: «Они готовы принять веру Христову, туда послан брат такой то и брат такой то». Вот теперь пусть сам с ними Писание разучивает через стену. Говорю ему, назначай сам графов, вон при мне выбрал сколько достойных, из патрицианских семей. А он: «Дудо — недоумок, Орторикс — вор, Тудеус — кровосмеситель». Отпиши к Эга, пусть ни монеты не даёт, ни одного воина. Пусть, как тот кельт, хлеб из виноградных косточек ест. Пусть смирит гордыню то. — Дагобер отрезал ещё один кусок, несколько больше предыдущего, и, заглотив его целиком, принялся ожесточённо жевать, мыча что то злобное через заполненный рот. Наконец он продолжил, но уже спокойно: — А в Торси отпиши, чтоб Медар взял золото из моей доли по сборам от норманнов, плыл к Юдикаелю и объявил, что если англ с ним или без него приткнёт киль в Наннте или Ронне, то я напущу на него норманнов и фризов. Нет, пусть скажет, что брат его не получит в жены Ингонду и её земли. — Дагобер, не выпуская нож, распотрошил несколько чесночных долек, бросил в рот, поморщился, запил из кувшина — Ну, хитрецы, говорите, службу и славу искали тут?

— Так, мой король, — ответил Рагдай, поняв, что Дагобер обращается к ним: затрещав, запищав, погас факел справа от Стовова, мальчик в гепардовой шкуре закончил есть цыплёнка, на четвереньках переполз через скатанные ковры, грязной рукой с обломанными ногтями дотянулся, захватил с королевского блюда пучок зелени, тут же сжевал, подобрал кубок, поставил на стол, сел, разглядывая Рагдая. Элуа поморщился.

Дагобер отхлебнул ещё вина:

— Мне нужны люди, которых никто не знает, которые никого не знают и не могут считать святой обычную собаку, только оттого, что она ходила кругами вокруг базилики и выла на луну в День святого Августина. Те, кто не будут умертвлять праведника, чтоб обзавестись его мощами, чтоб увеличить приход дароносцев в церкви, и не превозносят тупоумного голодранца, просто отрешённого от бытия и оттого проникнутого святостью… — Дагобер вгляделся в Рагдая. — Ты понимаешь, скиф?

— Мы не скифы, мы склавяне и идущие с ними, — мягко возразил кудесник. — Хотя, клянусь всеми богами, спорить о том нет нужды. Пусть так.

— Больно покладист ты, хитрец. — Король покосился на Миробада, набивающего в железное горло факела промасленные лучины, обмотанные паклей с капающим жиром. — Нужны люди, для которых дёрн, переданный из рук в руки, не означает передачу земли, и те, кто не приносит своего вождя в жертву в тяжкие времена.

— Что он говорит? — Стовов оттопырил нижнюю губу, чувствовалось, что он начал уставать от сумрачной духоты и неподвижности.

— Говорит, что ему нужны люди, не ведающие той веры, что живёт в его земле под крестами, и не признающие швабский и саксонский закон, — ответил Рагдай.

— Вы не знаете и не должны знать, что такое инвеститура, термы, Сан Жермен де Пре и Баварская правда. — Дагобер отрыгнул и отодвинув ногой от себя стол, продолжал: — Кто такой Теодебер и почему умерла ведьма Брунгильда? Я дам вам золото, вы дадите мне свои мечи и молчание.

— Скажи ему, что мы берём только золото, — оживился князь, увидев, что король складывает большой и указательный пальцы в кружок, обозначая плату.

— Мне кажется, он ведёт к тому, чтоб мы кого то убили, — хмуро ответил Рагдай. — И чего он так долго говорит. Отчего удалил рабов и других, кого он ждёт, и почему вообще хочет нам довериться. Будь я королём, не верил бы нам ни в чём. Что у него, мало диких швабов для ножа в спину?

Миробад тем временем установил набитый факел в проушину железной стойки и поднёс к нему другой факел. Зажёг. Вспыхнул ослепительный огонь, почти сразу сожрав всю начинку.

— Проклятье! — Миробад отдёрнул подпалённую ладонь. — Жиру слишком много.

— Лучше всего готовила факелы одноглазая Ракель, — неожиданно мягко сказал Дагобер, покосившись на Элуа.

— Если б она не слала письма в Нант, говоря, что не ведает грамоте, называясь слабоумной свинаркой, и не носила под платьем яд, я б её не вешал, — почти резко отозвался Элуа и добавил с хорошо различимым облегчением: — Вот он.

Полог входа, матово блеснув драконьими головами шитого шёлка, поднялся на копьё стража стоящего снаружи. Из солнечного света появился франк, называемый Мо. За ним возникло видение каменного изваяния: безбородое лицо, напоминающее маску шлема с прямым наносником, гладкие скулы, круглые, глубокие глазницы, плечи одинаковой ширины с животом и бёдрами.

— Хитрок? — сощурился на свет кудесник.

Полог упал за спинами вошедших.

— Хитрок, проломись голова! — пророкотал Стовов, делая два шага в обход Мо и хватая полтеска за плечи.