Золотая лоция

— Когда солнце бьёт в воду через прозрачный лёд, она делается горячее воздуха, — ответил Хитрок, клацнув зубами, оттого что князь принялся его трясти.

— Узнали друг друга, — ухмыльнулся Дагобер, поднялся, отведя ладонью в сторону голову мальчика, перешагнул корзину и приблизился к Стовову. — Я понял, что он ваш, когда увидел вчера под дубом этих, в чёрном, что прыгали, как шуты, вокруг медведей Миробада. Как шуты, если б не разили смертоносно моих людей.

— Его и ещё двоих взяли, когда они плыли под перевёрнутой лодкой и застряли в бобровых корягах у устья Истрицы, — сказал Элуа, обращаясь скорее к Рагдаю, чем к Дагоберу.

— Так скажи мне, хитрец, отчего так? Вы только семь дней как перешли через Моравские Ворота, а навстречу вам совсем с другой стороны шли ваши, бывшие в пути сорок дней? — Дагобер в упор посмотрел на Рагдая.

Кудесник молчал. Глядел, как колышется шёлк от горячего воздуха, идущего от пламени факелов.

— Крозек сказал им, — прервал молчание Хитрок. — Не стерпел плеть.

— Ну? — Дагобер продолжал пристально смотреть на Рагдая. — Придумал ответ?

Рагдай, ощущая жар в затылке и лёд в груди, почти уже услышал, как Стовов неосторожно переспрашивает Хитрока:

— И про золото сказал Крозек?

Однако Стовов сказал другое:

— За битьё наших лазутчиков должно получить нам виру.

Элуа покосился на короля, юноша в шкуре прекратил жевать зелень и вытянул шею, ожидая перевода на франконский.

— Не буду скрывать, мой король, ходили они к болгарскому кагану искать службы, — придавая голосу некоторую досаду, ответил наконец Рагдай, поднимая на короля прояснённый взгляд.

— Чего? — переспросил Стовов, расслышав упоминание кагана.

— Чего скрывать, болгарский каган щедр, — развёл Рагдай ладони, переходя на склавенский.

— Хитрецы. — Дагобер отвернулся. — То, говорят, послали лазутчиков в долину — вернулся один, то, говорят, к кагану — вернулись двое и полоумный фриз с ними.

Элуа пожал плечами:

— Это всё равно, клянусь палицей Геркулеса, мой король. Пустить их в Пражу, чтоб Само отхлынул защищать своё гнездо, подставив нам вытянутую шею, или перебить этих скифов. Всё одно. Говорят, говорят…

— Великая корысть и познание небесного полнит их, — неожиданно сказал на латыни юноша в леопардовой шкуре, и прозрачный, ледяной отзвук серебряных колокольцев его голоса некоторое время летал вдоль гобеленов.

Дагобер, хмыкнув, пошёл обратно к трону, мотая косицами по шёлковой гороподобной спине. Сел, взяв в кулаки собачьи головы подлокотников.

— Пойдёте с Миробадом. Нападёте на Пражу. Пожжёте мосты вокруг. Рабов не брать. Женщин бесчестить, детей выгнать на гати. Больше огня. Пойдёте как торговые обозы. Миробад распорядится о повозках, быках, корзинах с землёй. После каждый воин получит безан. Вергельд за плеть дам. Убегать не думайте. Не уйти. Отыщетесь. Скажи своему князю — хитрец.

— Мы сделаем это, мой король. — Рагдай приложил ладонь к гулко стучащей груди. И сквозь звон в ушах расслышал следующие слова Дагобера:

— Ступайте. А ты, Элуа, распорядись, чтоб Буртассон тотчас ехал в Аквитанию, в Тулон, захватил Садиона, будто за кражу чужих рабов или ещё за что, пусть придумает, и Радегонду змею пусть захватит, перевезёт к майордому Эго, в клетке, до моего возвращения…

Миробоад кивком отодвинул в стороны от полога безмолвных железных воинов, развёрнутой ладонью указав дорогу, и, подняв тяжёлую, пыльную ткань, сказал:

— Идите за мной.

Глава тринадцатая САРАНЧА

Утренний воздух, показавшийся морозным, был переполнен слепящим солнцем, небесной синью, ветреными шорохами и запахом сохнущей травы. Вдали, над мерцающим телом Моравы, гнулась отчётливая радуга, и красного в ней было больше, чем синего. Обыденно сновали ласточки и стрижи, хороводили и перекликались. В безумной высоте над ними, между рваными белыми облаками, неподвижно висел чёрный надрез острых крыльев. Видно было, как от мёртвого поля, через холмы, в сторону Ольмоутца, плывёт многочисленная воронья стая, а через неё к земле раз за разом падает орёл, бессильный перед хладнокровным множеством воронов. Оглушительно звенела саранча. Спины окружающих холмов трепетали яркой зеленью и жёлтыми пятнами сухого вереска.