Золотая медаль

— Да, отвечаем! — начала говорить Татьяна Максимовна. — И не только за Коробейник, уважаемый Яков Тихонович! За каждого ученика отвечаем! И все наши речи здесь дышат настоящей глубокой заботой о судьбе нашей ученицы Коробейник. Родительской заботой! И надо отличать такую заботу и попечение от безосновательной и слюнявой, извините меня, жалости! Жалости в кавычках, Яков Тихонович. Так как такая «жалость», как у вас, такое «переживание» об ученице ничего не принесет ей, кроме вреда. Не о наказании мы тут говорим. Не так вы толкуете наши слова. Речь идет о том, как помочь ученице снова занять свое место в коллективе, которое она сама утратила! Именно о внимании и чуткости к ней мы говорим здесь. Верно, сама жизнь исправит ее характер и вылечит раздутое честолюбие. Вот она, жизнь, уже и начала курс лечения. Вы же слышали, что рассказывал Юрий Юрьевич? Уже сегодня, без нашего вмешательства, классный коллектив отвернулся от Коробейник за ее противную, некомсомольскую, не нашу черту характера. И это товарищеское осуждение ученица должна ощутить как можно глубже. Это только скорее поможет ей снова возвратиться в коллектив.

Один за другим взволнованно говорили педагоги о Нине Коробейник. Всех обеспокоила судьба ученицы, все понимали, что девушка оступилась, и нужна очень твердая и осторожная рука, чтобы поддержать ее, чтобы ученица снова ощутила себя в товарищеской шеренге.

Юрий Юрьевич внимательно слушал выступающих. Горячие речи товарищей укрепляли уверенность в силах, он думал, что если любить своих питомцев, можно легко решить любую педагогическую задачу.

Надежда Филипповна вышла к столу последней. Седая прядь надо лбом сверкнула под электрической лампой, и показалось, что женщина только что стояла под зимними деревьями и ей на волосы упал снежный ком.

— То, что говорил здесь Юрий Юрьевич о Нине Коробейник, — сказала учительница, — не глазами увидишь, а только чутким сердцем. Нас и не удивляет, что классный руководитель приподнял край занавеса над недалеким будущим одной из своих учениц. Он правильно предвидит, что может произойти с Коробейник. Одни способности не помогут, если школьный коллектив не даст ученику зарядки, творческого воодушевления. Обязанность школы — не только приготовление будущих студентов, но и воспитание Человека с большой буквы. Вот мне хочется глянуть еще дальше. Как будет жить Коробейник в советском обществе с таким мучительным честолюбием?

…В ту ночь Юрий Юрьевич долго не спал. Он все ходил по комнате, стараясь ступать по ковру, чтобы не скрипел паркет, и тень с бородкой металась по стенам.

Прежде всего надо было поговорить с Коробейник. Но как? Упрекать или убеждать? Пожурить или высмеять? Как подойти, какие слова найти? Ведь он сам когда-то учил Жукову находить точное, выразительное слово, чтобы оно попадало в цель.

Он припомнил Нину в девятом, в восьмом классах. Давно заметил ее честолюбие, но до сих пор оно никогда не выпячивалось так остро, как в последнее время, за каких-то два месяца до выпускных экзаменов. Понятно — не было толчка, такого глубокого повода, чтобы это противное чувство вдруг разрослось, раздулось, привело к настоящему конфликту не только между Коробейник и Полищук, но и между ею и всем классным коллективом.

«Значит, что я все же упустил, — с печалью думал учитель. — Надо было раньше вырывать этого… как высказалась Зинаида Федоровна? Паука!»

И снова металась по стенам тень с бородкой.

34

Весна началась неожиданно. Ночью Марийка услышала сквозь сон, как дождь барабанил по подоконнику. На какую-то минуту она совсем проснулась, прислушалась. В окно был виден клочок черного неба. На нем иногда отсвечивали синие вспышки от дуг трамваев. Мелодичная дождевая дробь убаюкивала, и девушка снова заснула.

Утром, прямо с кровати, она босиком подбежала к окну, и непонятной тревогой екнуло сердце. Везде на улице блестели лужи, ветер спешно прогонял с небосклона лоскуты разорванных туч, а местами уже сияла там такая голубизна, что в ней утопал взгляд. Стена соседнего дома окрасилась теплой позолотой, и Марийка догадалась — всходит солнце.

А на улице, когда вышла из дому, все было пронизано влажным мартовским ветром, запахом талого снега, луж. С деревьев срывались тяжелые капли, веселые малыши пускали кораблики.

Сегодня — воскресенье, уроков нет, и девушка решила пойти на рынок купить для матери фруктов.

Проходя через площадку, где собиралась «толкучка» — продавцы и покупатели ношенных вещей, — Марийка вдруг увидела Варю Лукашевич. Девушка стояла с перекинутым через плечо платьем, в руках держала платок и калоши.

Это было так неожиданно, что Марийка застыла на месте. Варя ее не видела. Но вот она повернула лицо, и руки у нее невольно опустились. Хотела отвернуться, исчезнуть в толпе, но Марийка уже подошла к ней:

— Варенька, ты что?

Лукашевич смущенно смотрела на подругу.

— Что я? Тетка попросила продать.

— Твое платье? Лучшее?

— Тесное оно мне…

Что-то такое было в Вариных глазах, во всей фигуре, что Марийка не могла поверить ее словам.