Золотая медаль

— Я давно замечал, что Коробейник очень честолюбива. Это чувство сбило ее в последнее время на кривую дорожку. Оно породило в ней такую мучительную зависть к успехам Марии Полищук, такую острую раздраженность, что у нее уже наметился глубокий конфликт с классом. Более того — Коробейник уже осталась одна, и это она будет ощущать с каждым днем все острее… Скажите же мне, товарищи, — почти воскликнул Юрий Юрьевич, — может ли она отлично сдать экзамены, не ощущая локтя подруг, оставшись в одиночестве, без поддержки классного коллектива?

Никто не проронил и слова.

— Вот вам и круглые пятерки! — вдруг сказала Зинаида Федоровна. — Сначала я восприняла слова Юрия Юрьевича как парадокс. Но в самом деле, если так обстоит дело, ученица попала в серьезное положение. О какой же здесь медали говорить! Мне кажется, что Юрий Юрьевич нисколько не преувеличивает значение коллектива, дружбы и общества. Если ученица поставит себя в стороне от класса, помогут ли ей даже собственные способности? Думаю, что нет.

— Именно так! — подхватил Юрий Юрьевич. — Вот об этом я и говорю! С каким же подъемом, с какой уверенностью она пойдет на экзамены, если будет знать, что от нее отвернулись одноклассники? Она же будет чувствовать себя, как на безлюдном острове. Мне, страшно за эту девушку, друзья! Конечно, мы не оставим ее, комсомольцы еще скажут свое слово, но это может еще и углубить конфликт — Коробейник упряма и горделива!

Слово взяла Зинаида Федоровна.

— Мы имеем все основания тревожиться, — сказала она. — Коробейник работает в моем классе вожатой. В последнее время она очень зазналась. Я не узнаю ее. Это совсем не та скромная вожатая Нина, которую я когда-то впервые знакомила со своими пионерами. А отсюда берет начало и все другое. Но какой бы она ни была честолюбивой и упрямой, я беспредельно верю в силу коллектива.

— Я не отрицаю его силы, — заметил Юрий Юрьевич, — сам на коллектив всегда опираюсь в работе.

— Знаю, знаю, Юрий Юрьевич, и это совсем нелегко так сразу схватить и вырвать из сердца такого паука, как лихая зависть! Я думаю, что мы поручим сегодня вам как коммунисту, классному руководителю направить комсомольский комитет, весь десятый класс на спасение Коробейник. Сознательно употребляю это слово — спасти. И надо, думаю, начать с отчета Коробейник на комсомольском комитете о ее вожатской работе. Есть о чем поговорить. А говорить надо прежде всего искренне, страстно, как умеют комсомольцы!

— Пусть как можно скорее ощутит Коробейник, — сказал Олег Денисович, — что ее осуждает весь коллектив. Весь! Понимаете, что это испытание для нее? А если она не найдет пути возвратиться к товарищам, мы должны ей помочь.

Тут быстро встал Яков Тихонович.

— Разрешите мне, — попросил он. — Что же это выходит? Что вы предлагаете, Олег Денисович? Подвергнуть наказанию Коробейник? Чтобы она, видьте, ощутила, что ее осуждает весь класс, чтобы она осталась одна — без друзей, без подруг! За что же такое жестокое наказание? За то, что ученица хочет быть первой в учебе? За то, что имеет болезненное честолюбие? Но за это не наказывать надо, а лечить! Ле-чить!

— Чем же? Пирамидоном или валерьянкой?

— Прошу не перебивать меня, Татьяна Максимовна! Лечить чувствительными доходчивыми словами, вниманием всего коллектива! Вниманием, а не презрением и осуждением! Я не могу простить автору «Педагогической поэмы» пощечины воспитаннику! Не могу! А мы здесь что делаем? Готовим моральную пощечину лучшей ученице-десятикласснице! Сама наша жизнь исправит характер молодой девушки! Я не говорю, что в формирование характера не нужно нашего вмешательства. Но я за другие методы, за чуткость! Товарищи, давайте подумаем, не ошибаемся ли мы? Ведь мы отвечаем за Коробейник перед государством!

Учитель сел, вынул платочек, быстро вытер лоб.

Сразу попросили слова несколько присутствующих.

— Успокойтесь, товарищи, успокойтесь! — уговаривал Олег Денисович. — Все выскажемся! Слово имеет Татьяна Максимовна.