Золотая нить. Как ткань изменила историю

Кто бы ни был их владельцем, манжеты, нижнее белье и мебель из такого непрактичного материала заявляли о богатстве. Кружево не только нужно было купить, его еще требовалось поддерживать в порядке и заменять. Это предполагало наличие не только утонченности, но и слуг: в те времена чистота и величие были добродетелями, доступными лишь немногим за внушительную сумму. Правила приличия в георгианской Англии в XVIII в., к примеру, предписывали надевать чистую льняную сорочку каждый день недели, что требовало и труда, и затрат. В XVI и XVII вв. мыло было предметом роскоши. В континентальной Европе изысканные дорогие сорта варили из растительных масел. В Англии распространенный сорт мыла делали из твердого говяжьего жира, который требовался еще и для свечей. Поэтому на мыло был очень высокий налог, чтобы цены на свечи из говяжьего жира не стали заоблачными. Держать в чистоте кружевные вещи было невероятно трудно. В 1753 г. английский приходской священник боялся приезда мачехи и сестры именно из-за лишней стирки, которой потребует их визит. «Хотя она предложила нанять прачку и заплатить за мыло, – написал он, – но уголь (особенно у нас) – это очень серьезный вопрос… если не считать всей этой суматохи и волнения, которые могут возникнуть из-за мокрой одежды»[248].

Практическая бессмысленность кружева высмеивалась современниками. Томас Фуллер, английский писатель XVII в., называл его «излишней одеждой, потому что оно ничего не скрывает и не греет». Но люди, придерживавшиеся таких взглядов, обычно продолжали, несмотря ни на что, носить кружева. Кружево было такой же частью модного наряда, как и кюлоты. И потом, как заметил Фуллер: «Оно украшает»[249].

Дипломатия пышных воротников

«Прочь с дороги! Нас терзает исключительная необходимость! Это не повод для спорта – на кон поставлены кружева!»

Элизабет Гаскелл, мисс Пул в романе «Крэнфорд», 1851

В середине 1660-х гг. у французского министра финансов и торговли Жана-Батиста Кольбера была большая проблема. Страсть к чрезмерной роскоши его короля и придворных угрожала финансовому благополучию нации. Не случайно имя Людовика XIV, известного также как «король-солнце», в наши дни является символом экстравагантности. Его детство, омраченное политическими беспорядками и несколькими унизительными бегствами из Парижа, прошло под знаком исступленного благочестия его матери. Возможно, подобное сочетание благочестия и излишества, приправленное страхом и интригами, стало причиной аппетитов короля, как только власть полностью перешла в его руки. К примеру, он подарил белокурой, умной и излишне плодовитой Атенаис де Рошешуар де Мортемар, которая была его любовницей почти десять лет, замок, а также апартаменты в Версале на том же этаже, где находились покои его супруги. (Чтобы ее не переплюнули в безумных тратах, по приказу Атенаис садовники посадили 8000 желтых нарциссов ради однократного цветения[250].)

Разумеется, подобная экстравагантность находила свое выражение и в покупке кружев. Людовик предпочитал отложные воротники col à rabat, похожие на два больших прямоугольника, завязывающихся на бант под подбородком. Воротник носили с манжетами и рингравами (очень пышные, широкие кюлоты, собиравшиеся у колена в оборку) или канонами (маленькие кружевные манжеты вокруг колен). Любовь короля к кружевам не ограничивалась тем, что он их носил. Из инвентарной описи королевского имущества, составленной в 1667 г., мы узнаем о прогулочных лодках, в которых король катался по каналу в Версале. У них имелись кружевные занавески в альковах[251].

С точки зрения Кольбера, проблема заключалась в том, что практически все это изобилие кружев импортировалось из Венеции. Рельефные венецианские кружева – тяжелые, шитые иглой, – или венецианский гипюр легче всего отличить. Они рождены эстетической традицией барокко, и для них характерны тяжелые плавные узоры, иногда с включением восточных мотивов, таких как гранат. Эти кружева были исключительными благодаря технике исполнения: узоры создавали гладью с помощью более плотных нитей поверх настила. В результате достигался богатый трехмерный эффект, совершенно не похожий на то, что производили где бы то ни было еще. Эти кружева стали самыми высоко ценимыми в Европе в середине XVII в. Их цена превзошла фламандские кружева, более тонкие и с более заметным перламутровым отливом[252].