Золотая нить. Как ткань изменила историю

Вернувшийся интерес к натуральным волокнам возник параллельно с переоценкой экспедиций Скотта и Мэллори. Хотя их поколение считало их обоих трагическими героями, последующие оценки были куда более жесткими.

Наследие Мэллори определили две вещи. Первое – это недоказуемое «что, если…» относительно того, был ли он первым человеком, достигшим вершины Эвереста. Второе – это фотографии его нагого, незахороненного тела, которые были сделаны и проданы прессе членами экспедиции, нашедшей его в 1999 г.[373] Скотт тоже потерял расположение фанатов. В статье журнала National Geographic за 2011 г. под названием «Человек, который взял приз», посвященной сопернику Скотта, автор подчеркнула, что, хотя он стал жертвой амбиций, мечтаний и порывов, свойственных всем исследователям, величие (ее слово) Амундсена в том, что «он с ними справился». С другой стороны, Скотта часто изображают непрозорливым, плохо подготовленным и обвиняют в том, что он не сумел отказаться от устаревших колониальных взглядов, проигнорировал меховую одежду, которую предпочитают северные народы, и неразумно отказался от нее. На этот пункт обвинений ответил сам Скотт. В его дневниках есть запись, сделанная в августе 1911 г., перед началом его последнего путешествия. Он как будто предвидел свой конец, вызванный плохой экипировкой и неправильной одеждой в наименее гостеприимном уголке земного шара.

«Остается только гадать, какова она, эта меховая одежда, какой ее шьют эскимосы, с тайным ощущением, что она может превосходить одежду нашей цивилизации. Для нас это может быть только поводом для рассуждений, поскольку было совершенно невозможно заполучить такие вещи»[374].

10. Работники на фабрике. Мрачное прошлое искусственного шелка

Сопротивление

«Лучшие вещи для лучшей жизни… Благодаря химии».

Рекламный слоган компании DuPont, 1935–1982

«Почему случаются такие дни, – написала Аньес Юмбер (Agnès Humbert), – когда мы просто чувствуем себя счастливыми без особой на то причины? Когда все выглядит замечательным и мы довольны всем миром, включая самих себя?» Для Аньес 15 апреля 1941 г. начиналось как один из таких дней. Но оказалось, что счастье было неуместным: в тот же день ее арестовало гестапо[375].

Аньес совершенно не была похожа на партизанку: респектабельная парижанка средних лет, историк искусств с мягким взглядом круглых глаз, крупным красивым носом и волосами с марсельской завивкой. А еще она была умной, решительной и упрямой, с неиссякаемым чувством юмора в самых страшных обстоятельствах. У нее был не тот характер, чтобы долго терпеть несправедливость или тяжелую пяту нацистской оккупации. «Я чувствую, что сойду с ума, буквально, если я чего-нибудь не сделаю», – написала она вскоре после падения Парижа. Вместе с группой коллег из Музея человека – египтологов, археологов и библиотекарей – она создала первую организованную ячейку Сопротивления. Печатая газету, чтобы опровергать вездесущую официальную пропаганду, они стали тайно передавать информацию британцам. То, что начиналось с перешептываний в коридорах музея, быстро превратилось в широкую информационную сеть, но – неосторожно широкую: их вскоре выдал двойной агент.

Офицеры в штатском нашли Аньес у постели больной матери. При обыске в ее квартире обнаружили копию пламенной речи Рузвельта и набросок первой страницы газеты, которую печатала группа. Вверху страницы крупным шрифтом было напечатано название газеты: Résistance[376] – «Сопротивление».

Члены группы предстали перед военным судом и были признаны виновными. Мужчин расстреляли. Женщины стали заключенными и были депортированы в Германию на принудительные работы. Когда Аньес услышала, какую именно работу ей предстоит выполнять, она пришла в восторг: «Мы не будем работать на войну!», так как она твердо решила не помогать нацистам. «Мы будем работать на фабрике, выпускающей rayon[377], наматывать его на бобины восемь часов в день… чтобы делать белье и чулки».[378]

Сложно услышать голоса тех, кто делает ткани, которые мы носим и которыми пользуемся каждый день. Исторически фабричные рабочие редко писали книги или статьи о своей работе. Их слова доходят до нас обычно в виде скудных высказываний или ответов на вопросы врачей, активистов или журналистов, зачастую только после катастрофы. Именно это делает отчет Аньес таким особенным. Она была жизнерадостной товаркой, заинтересованной, внимательной к деталям ее новой жизни и к жизни других работниц. Она остро переживала несправедливость, бездушие и жестокость, которые приводили ее в ярость. Однажды у девушки, работавшей на фабрике, случился, как решила Аньес, сердечный приступ. Она лежала на полу, когда подошел надзиратель. Он «ткнул грязным пальцем ей в глаз» и, увидев, что она не умерла, но без сознания, «воспользовался случаем, чтобы с вожделением глазеть на ее грудь»[379].