Сегодня, в день своего семнадцатилетия, Руми освободили от учебы и службы. Родители приедут после полудня, и с дочерью спустятся к караванам, которые остановились на пути в столицу у подножия здешних гор. Многие диковинки разных народов Руми там видела прежде и ожидала увидеть сегодня. Не было дней для неё счастливей и краше этих. Долина благоухала чудесными цветами. Каждая травинка и каждый листочек ждали, когда именинница спустится к ним, не обремененная запретами и обязательствами.
До этого времени Руми сама по себе. Она смотрела на каменный потолок маленькой комнаты, но лучшей в храме. Были даже мягкий матрас и хорошее одеяло. Отец позаботился о дочери, и на личные средства завершил строительство храма. Разумеется, Руми ни в чём не нуждалась, кроме свободы. Коуршан невзлюбил её, часто отчитывал и многое запрещал. Родители служили в столице, навещали по возможности, а с Коуршаном предпочитали не спорить. «Всё ради твоего блага», — говорили они. Единственным по-настоящему близким другом Руми стала Кимера, которой поручили воспитание девочки. Кимера по-матерински любила подопечную, но чрезмерно не опекала. Коуршан говорил, что Руми растёт излишне резвой и своенравной, что совсем не подходит женщине-фениксу, тем более служительнице Духов.
Руми умылась в чане и посмотрела на своё отражение. Обычного зеркала не было: послушнице не положено любоваться собой.
Из воды глядела круглолицая улыбчивая девушка. В больших карих глазах горел задорный огонек. Рыжие вьющиеся волосы кольцами обрамляли лоб. Их Руми сначала собрала в хвост на макушке, затем сплела в косу. Основание косы ослабила, чтобы не давило на голову. Две пряди слегка неряшливо выбивались из пучка. Фениксы не носили высокие прически, что Руми мало волновало. Всё равно Коуршан заставлял надевать балахон и покрывать голову, едва она собиралась выйти из храма. Балахон прятал кожу от солнечных лучей, иначе она станет тёмной. А это лишние вопросы. «Меньше будешь заниматься ерундой», — сказал Коуршан, когда Руми посмела пожаловаться на мешковатый вид одежды.
Руми отвела взгляд от чана. Её рождение и жизнь здесь дорого стоили и родителям, и первосвященнику. Все старались это скрывать, но получалось плохо, а хуже всего у Коуршана. Он никогда не поздравлял Руми с днём рождения, более того, в этот день предпочитал вообще не показываться. Если она сделает что-то, способное разозлить Коуршана, то лишь на следующий день увидит его гнев. В один момент Руми пожелала, чтобы Коуршан хоть мимолетной улыбкой, хоть жестом показал, что рад её празднику.
Не хотелось в унынии встречать родителей, потому она задумалась, как провести день. Конечно, ей купят много подарков в долине: и яркую, расшитую золотыми нитями одежду, и туфли, и украшения. Всё по её статусу. И книги — единственную возможность побывать за пределами храма и долины. Здесь Руми спрятали от мира, за прекрасными стенами святилищ скрыли позор её семьи, но она отогнала и эту мысль. Пусть дурные думы сдавят голову когда-нибудь потом, ни в день рождения.
Раздался стук. В спешке надев рубашку и шаровары, Руми открыла дверь и замерла. На пороге стоял Коуршан. Ледяным взглядом он смерил подопечную, давая понять, что она встретила его в неподобающем виде, но промолчал. В руках священник держал сверток.
— Доброе утро, господин Коуршан. Прошу прощения за мою неряшливость, я не готовилась к вашему визиту.
— Доброе утро, — ответил он как будто через силу. — Господин и госпожа Сингардилион передали это. Возьми.
— Родители? Что значит передали? Они не приедут?
— Там есть письмо. Ты всё поймешь.
Коуршан, словно опасаясь дальнейших вопросов, быстро развернулся и ушел. Руми осталась в замешательстве стоять в проходе.
В свертке оказалась заколка в виде резной золотой пластины с крупным овальным изумрудом в центре. Рядом лежала спица. Руми удивилась: фениксы таких заколок не носили. Ими высокие прически поддерживали драконы. Что могло значить послание? В поисках ответа она открыла письмо.