Золотая пучина

«Вот, прохвост, как выкрутил»-сжал кулаки Ваницкий, но выдавил из себя доброжелательную улыбку.

— Друзья мои! Вполне достаточно одного вашего обращения. Такие письма решительно ни к чему.

— Нужны эти письма. — Вавила наклонился к Ивану Ивановичу. — Пишите в протокол: послать письма на прииски и заводы. Правильно, товарищи?

— Правильно. Пусть везде будут артели, — закричали и в комнате, и в прихожей.

Ваницкий ещё раз попробовал отшутиться:

— Друзья, торопливость нужна лишь при ловле блох.

«Пошто они меня-то- не спросят! Словно посля мёртвой манатки делят», — обиделась Ксюша.

А тут Ванюшка вскочил, выкрикнул:

— Неча комитету писать, Я не отдаю прииска — и всё тут.

Приискатели зашумели.

— Как не отдаешь? Да кто тебя спросит!

— С-сударь, — зашикал на Ванюшку Аркадий Илларионович, — здесь решаются государственные дела, а вы… Сядьте, я вам говорю.

— Не сяду. Грабят. По миру пускают, а я сиди…

— Да кто тебя грабит, Ванюшка, — поднялся Егор. — Ксюшеньку мы не обидим. Мы же в уставе записали: каждый артельщик будет получать один пай, а Ксюшенька — пять паев. Будет робить с нами, как все — шесть паев. Нешто мы, Ксюшенька, без понятия. Мы ж тебя любим. Ванюшка твой будет робить — и ему пай. На семь паев заживете, как и царь не жил. Право.

— Ты откуда знашь, сколь мне надобно денег? Плевал я на ваши паи. Я хозяин, и отдай моё.

— Хозяин! А этого не хошь? — Старуха приискательнйца повернулась спиной к Ванюшке и, нагнувшись, похлопала ладонью пониже спины.

— Так их, — хохотали вокруг— Пиши, Иван Иванович, письма на соседские прииска. А Ксюха, ежели пять паев мало, — ничего не получит.

— Товарищи, тише, тише, — кричал Вавила. — У меня вопрос к гражданину Ваницкому, да тише вы, тише…

Наступила тишина. Тогда Вавила, положив руки на устав, сказал громко, раздельно, чтоб поняли все:

— Гражданин представитель новой народной власти, вы сделали по уставу отдельные замечания, а скажите, есть там хотя бы один единственный пункт, с которым вы были согласны?

— А как же. Конечно. Я вам потом сообщу.

— Нет, скажите сейчас. Прямо сейчас, с чем вы согласны.

Все ждали ответа. Тишина. Приискатели поднялись с пола и подались вперёд, к столу, где стоял Вавила и против него Ваницкий. Стояли как два борца, измеряя глазами друг друга.

«Сказать, что согласен в принципе? Скандал. На комитете не отчитаешься. Завтра артель перекинется на мой прииск. Согласиться с какой-то частностью —, выдать себя, на смех поднимут…»

Не дождавшись ответа, Вавила выпрямился, упёрся в стол кулаками, потом, подавшись вперёд, проговорил очень тихо, но как-то особенно убедительно:

— Товарищи! Господин представитель новой власти не может сказать, с чем он согласен в нашем уставе. Не может. Потому, что он ни с чем не согласен. А это наша жизнь. Правильно?

— Правильно!

— Значит, он с самой жизнью нашей не согласен. Вот и решайте сами, какая эта новая власть. Господин Ваницкий, давайте говорить напрямик. Вы капиталист, вы боитесь, чтоб ваши рабочие не организовали артель на ваших приисках. Выходит, нам с вами не по пути.

…После отъезда Ваницкого Вавила попросил остаться членов рабочего комитета.

— Товарищи, в ближайшие дни никто не должен ночевать дома.

— Блажь, — возмутился Иван Иванович. — Ты думаешь, нас арестуют?

— Бережливого бог бережет.

— О чем ты говоришь, Вавила! Свобода! Революция! Ваницкий сам, своими руками, освободил Егора из-под ареста и сказал, что это последняя жертва тирании. Я лично ночую дома, а ты как хочешь.

— Всё же, как ни крути, Вавила, — ответил Егор, надевая шапку, — а Аркадий Илларионыч душевный человек, я его давно знаю.

…По дороге в село Ваницкий долго молчал. Потом повернулся к ротмистру Гореву.

— Я дам вам понятых и приказываю именем революции арестовать бунтовщиков. Список передам вам в селе.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Устина очень стесняло присутствие в доме представителя банка. Не поймёшь, кто теперь хозяин. Маленький, сухонький Павел Павлович пересчитал лошадей в конюшне, хлеб в амбарушках, дрова в лесосеке. Несколько вечеров щёлкал на счетах в кабинете Устина, а домашние ходили на цыпочках, говорили вполголоса, словно в доме покойник. Закончив подсчёты, позвал Устина.

— Устин Силантьевич, всего описанного имущества не хватит покрыть и десятую долю долга, — лицо у него ещё больше сморщилось, складки собрались на щеках, под глазами, на переносице, будто Павел Павлович собрался чихнуть. — Под какое же обеспечение вы изволили брать в банке ссуду?

— Не под сено же, а под золото, — насупясь, пробасил Устин.

— А где оно, золото, хотел бы я знать?

— В шахте.

— В шахте? Почему хитрите? Почему же даёте из шахты не золото, а какие-то пустые торфа?

— Пал Палыч, я тебе объяснял: шахта ещё не добита, — нехотя ответил Устин и начал икать, будто репы объелся.

— Банку нет до этого дела. Добудьте необходимое золото, рассчитайтесь. И поскорее, пожалуйста. Я могу ждать не больше десяти дней.

Теперь Павел Павлович днём или спал, или, взяв ружье, бродил по окрестностям, промышляя рябков, а вечерами, когда Устин приезжал с прииска, они обедали вместе под медовое пиво, потом уходили в кабинет и садились за карты.