Полина не шелохнулась. Она снова испытала странное чувство, словно видела маленькую дачную комнату со стороны, и все, что в ней сейчас происходило, казалось давно известным, как зачитанная до дыр книга. Немолодой мужчина с редкими серо-седыми прядями и покрасневшими глазами. Крупный орлиный нос, морщины, морщины… Обычно он смеялся или рассказывал забавную историю, а теперь молчит, кроша кусок черного хлеба. Молодая женщина — бледная, поникшая, словно брошенная под дождем кукла. Да молодая ли? Не поймешь. Глаза ввалились, губы сжаты. Они никогда уже не смогут улыбаться. Невеселая картинка в раме чужого жилья.
— Не бойтесь за меня, дядя Кира. Я сильная… Когда хоронят? — Полина старалась говорить спокойно.
— Вчера, детка. Ты была ещё слаба. А впрочем, я бы тебя все равно туда не пустил. Нельзя засвечиваться. Сохранить жизнь Андрюшиной дочери и сделать её счастливой — генеральная задача господина Рассада. Вернее, товарища, друга.
— Вы говорили с отцом?
— Скончался, не приходя в сознание… У меня впечатление, что кому-то было позарез необходим именно такой расклад. Если б Ласточкин не замолчал сам, ему бы помогли.
— Мама приехала?
— Не стал сообщать Вале. Ни к чему. С ним была Софья Матвеевна… Жаль её, совсем потерянная…
— Жаль. И меня жаль. И ребенка моего жаль. И Глеба, и вас… Скажите, это все ради денег?
— Ради власти, детка. Власти сверхчеловека. Идея-то старая: раса сверхлюдей правит послушными рабами. Деньги — лишь средство. Формы и виды борьбы за власть самые разные. И философия, иногда даже красивая. Очищение человеческого рода от шлаков. Тудыть их в качель…
— А я радовалась нашему богатству. — Полина посмотрела в глаза Кирилла Сергеевича.
— Моя дочь, зять и даже восьмилетний внук — тоже. Это же нормально жить по-людски. Я-то сам из нищей деревни. У нас там ничего не росло. Свиньи худые, длинноногие, как собаки, на велосипеде не догонишь. У деда Прокла сапоги и пиджак имелись, в которых вся деревня женилась. Он за бутылку напрокат давал, специально чистыми под простыней хранил…Бутылка то вроде твердой валюты была. А все мужики — рвань да пьянь. Размечтаешься о сильных, смелых, мудрых сверхчеловеках. Меня теории Ницше куда больше марксистско-ленинской бодяги влекли.
— Дядя Кирилл, мне необходимо найти Глеба… Я ведь не успокоюсь.
— Понятно. Совсем мне не доверяешь, сама, значит, расследование поведешь…
— С Алкой поговорю. По-человечески. Она не плохая.
— И все ниточки?
— Буду дома сидеть, ждать. Он обязательно позвонит.
— Пока за тобой новый монстрило не явится… Нет, девочка. Никак не могу допустить подобной глупости, ни по возрасту, ни по званию, ни по родству. Ты Андрея родным считала, а вызходит, и я — самый близкий его кореш — твой родной дядя. Изволь слушаться. Но прими мое слово: торжественно обещаю в этот день, что не успокоюсь и не сдохну, пока не выведу всех на чистую воду. И не раздам соответствующие «награды».
— Верю… — блеклым голосом произнесла Полина. Ее охватила слабость. Пойду прилягу, в ушах звенит.
Рассад помог ей подняться и отвел в спальню.
— Глотай витамины, икру жуй, восстанавливай силы, тебе они пригодятся. — Он заботливо укрыл девушку одеялом.
— Я буду жить здесь?
— Тебе придется исчезнуть.
— Ис… исчезнуть… — У Полины слипались глаза. — Не понимаю…
Посидев с минуту возле задремавшей девушки, Рассад тихонько вышел на веранду.
— Спасибо за все, Верочка. Позаботьтесь о моей племяшке ещё немного. Завтра Полину заберут отсюда. Помните главное: никакой утечки информации, дело необычайно опасное.
— Уже поняла. — Вера Самойловна с грустной улыбкой взглянула на Рассада. — У тебя ведь других дел не бывает, Кира.
Одиннадцатого апреля из аэропорта Шереметьево-2 вылетела супруга немецкого бизнесмена Дина Валевски. У неё имелась шенгенская виза, небольшой багаж и рекомендации для устройства на работу в Мюнхене.
Худенькая, тщательно накрашенная блондинка не выглядела счастливой, хотя и старалась произвести впечатление полного благополучия.
— Все кабаки в Москве с дружком прочесали. Я ведь не была здесь полтора года, — сообщила она нехотя соседке по креслу, летевшей в Мюнхен на конференцию. — Впечатление огромное, башка раскалывается.
Полина закрыла глаза, не снимая темных очков. С перепоя глаза не переносят яркий свет. У неё теперь такой имидж — настырная девчонка из семьи украинских поляков. С мужем-немцем фактически отношения не поддерживает. Фиктивный брак ради возможности свободных выездов в Европу и длительного там пребывания.
— Возможно, весьма длительного, — вздохнул Рассад, усадив Полину в машину. — Я буду наблюдать за тобой, ты знаешь, как со мной связаться. Не волнуйся, там уже яблони цветут. Люди хорошие. По-немецки ты говоришь прилично, а через месяц будешь болтать вовсю.
— Через месяц?!
— Ах, милая, революцию в два дня сделали, а теперь сколько разбираемся… Здесь торопиться никак нельзя… Куда ни кинь, везде клин. Задеты вопросы международной политики, государственные структуры, затронуты интересы таких персон, что палец в рот не клади… Рубить с плеча нельзя…
Полина вдруг поняла и обомлела:
— Дядя Кира… Ведь это опасно?