Золотая рыбка. Часть 1

Обозленная донельзя, я возвращаюсь к себе. За это время успеваю припомнить, что на пару с Даниэлем мне довелось работать всего лишь дважды, и оба раза с полным успехом. Но если с остальными парнями мне отлично удается ладить, перед Хмурым я пасую. На мой треп он отвечает разве что кислой улыбкой, по собственной инициативе не обронит словечка ни за какие пироги, а если все же соблаговолит открыть рот, то отделывается подчеркнуто короткими фразами, которые, на мой слух, звучат как команды. Ну а командовать мною… еще не родился такой генерал!

Хмурый по уши в работе… Я сверлю его взглядом, но он не отрывает глаз от вороха бумаг, конечно же архиважных и невероятно увлекательных. Аккуратно складывает бумажку к бумажке с видом, исполненным достоинства и даже чопорности, а сам по меньшей мере дня два не брился. Встречается такой тип мужчин: раза три на дню принимают душ и переодеваются с головы до пят во все чистое, а к процедуре бритья относятся, как женщина — к посещению гинеколога.

— Хмурый! — окликаю я, но он даже головы не поднимает.

— Даниэль, — говорит он. — Даниэль Беллок, к твоим услугам.

Я — с несгибаемым упрямством — свое:

— Хмурый!

— Даниэль! — получаю не менее упрямый ответ.

Голову даю на отсечение, он способен вести диалог в таком духе хоть до скончания века, при этом давление у него не подскочит ни на одну десятую. Нечего сказать, хорошего помощничка мне отрядили для ночной акции!

Как водится, я и на сей раз сдаюсь.

— Шеф жаждет тебя видеть. Желает самолично поставить в известность, что на сегодня ты приставлен охранять мою добродетель.

— Весьма рад, — с непроницаемым выражением лица бросает Хмурый и поспешно выходит из кабинета.

— Как же он выглядит, когда весьма не рад? — оторвавшись от созерцания загадочной точки на стене, задумчиво произносит Аккерер.

Тилль недовольно сдвигает брови.

— Чего вы без конца к нему цепляетесь?

Может, я ослышалась? Это «к нему» Тилль произносит с таким пиететом, что местоимение не улетучивается вместе со всей фразой, а на миг как бы зависает в воздухе, наэлектризованное благоговением. Оскорбленная до глубины души, я набрасываюсь на пишущую машинку и ожесточенно строчу отчет — куцый, зато язвительный: пусть-ка Шеф почешет в затылке! Как-то раз он вывесил у нас на двери один из моих лапидарных шедевров примерно такого содержания: «Прошвырнулась по улицам. Продрогла до костей. Ушла домой несолоно хлебавши».

С тех пор Тилль попытался закрепить за мной прозвище «Несолоно-хлебавши». Я послушно отзывалась, но в конце концов мое тайное предчувствие подтвердилось: кличка чересчур длинная, пока выговоришь, теряется иронический смысл. Естественно, она не прижилась.

— Значит, снова отправляешься бесчинствовать? — подшучивает надо мной Дональд.

Страхолюдина, каких свет не видал. Водянистые, чуть навыкате глаза, острый и длинный нос, вместо рта тонюсенькая полоска, словно его лишь наметили, а пририсовать губы забыли. Сии неотразимые черты призваны украсить узкое, вытянутое лицо. Добавьте к этому большущие оттопыренные уши и бесцветные волосы, которые с превеликой натяжкой можно назвать соломенными. Конечно, имеется в виду цвет соломы, целое лето сохнувшей и выгоравшей на солнце. Длинное туловище клонится вперед под тяжестью чрезмерно широких, но покатых плеч, отчего спина Дональда кажется сутулой, почти горбатой, а походка — неуверенной, как у дряхлого старца. Его некрасивое лицо в постоянном движении: то расцветет мальчишеской улыбкой, то обретает печать высокой духовности, и, глядя на него, невольно ловишь себя на мысли, что человек этот в высшей степени тебе симпатичен. Возможно, не каждому он нравится, но для меня Дональд безусловно любимец.

— Ага, — отвечаю я. — Меня хлебом не корми, дай похулиганить.

Согласно кивнув, Дональд передвигает каретку и всеми шестью пальцами выпускает гневный буквенный залп. Перед ним высится внушительная стопка отпечатанных страниц. Все ясно: на Дональда опять нашел графоманский стих и Шеф вырвет остатки шевелюры, получив столь пространный отчет. Правда, как человек деликатный, литературно-канцелярские опусы Дональда он учтиво именует «художественными произведениями».

Лацо в данный момент завершает очередной телефонный разговор. Ноги его по-прежнему покоятся на столе, а сам он раскачивается на стуле. Наклонившись вперед, пытается положить трубку, но до аппарата ему не дотянуться, и он с размаху швыряет трубку. Та, как всегда, ложится на свое законное место. Хоть бы раз наш Ковбой промахнулся, но нет, у него глаз — ватерпас. Просматривает разложенные на коленях заметки, а поскольку фильтр сигареты изжеван в кашу, он отправляет сигарету в корзину для бумаг и закуривает новую. Не было праздника, чтобы мы не одаривали его очередной зажигалкой; полагаю, дома у него собралась недурная коллекция. Однако Лацо по-прежнему отдает предпочтение спичкам, которые зажигает на американский манер, чиркнув под собственным задом о сиденье стула. Выпустив через нос струйку дыма и не поднимая головы, он предостерегающе бросает:

— Эй, Дональд!