Золотая шпора, или путь Мариуса

…Завершая размышления о судьбе Андреаса Велинга, мы вспомним, дорогой Ральф, известное изречение Орелиса, короля стоиков: "Жизнь — борьба и странствие по чужбине, посмертная слава — забвение".

Спуститься к реке не позволяла немыслимая крутизна берега.

"Геоантиклиналь!" — невесть откуда пришло в голову Мариусу. Вариант оставался один: идти вдоль реки в надежде рано или поздно достичь пологого спуска. Но в какую сторону идти?

— Туда! — Уго махнул рукой на восток.

Его удивляло два обстоятельства. Во-первых, величайшая в мире река оказалась нешироким протоком. Может быть, именно на этом участке Глинт сужается? Допустим. Но известно, что Глинт течет с юга на север. А поток, который наблюдал Уго, двигался с запада на восток. Может, это просто изгиб — и через милю-другую река примет свое генеральное направление?

Ладно, решил Уго, посмотрим. Силы появились неизвестно из каких запасников. Великая вещь — энтузиазм! Вырвавшись из леса, три товарища воспряли духом и зашагали почти бодро. Но прошел час, другой — а река все не расширялась и по-прежнему текла на восток. Энтузиазм улетучился, как спирт на морозе. Мариус рухнул на землю, Уго опустился рядом с ним. По ту сторону потока виднелись бескрайние болотистые просторы. Сзади стеной вырастал Каменный Лес. Великан по-прежнему держал людей своей когтистой лапой.

И лишь Расмус, человек из железа, был еще способен что-то делать. Собравшись с духом, он подполз к обрыву. Собственно, склон следовало изучить с самого начала. Помешал все тот же энтузиазм. Теперь Расмус понимал, что два драгоценных часа просто выброшены на ветер. Свесив голову, он увидел, что обрыв тянется на восток до бесконечности. А примечателен он скорее не высотой, а необычайной крутизной. И увидел Расмус, что далеко на горизонте, за болотами, поднимается кверху столб дыма. Где дым — там, как правило, люди. Задача прояснилась: спуститься вниз и добраться до людей.

Расмус свесился чуть больше. Вот на что следовало сразу обратить внимание! Там и сям по склону, прорывая почву, выступают корни могучих деревьев. Они спускаются к самой реке, образуя естественную лестницу.

Расмус глянул на товарищей. К спуску оба были явно не готовы. В себе Расмус не сомневался. Наметив ближайший корень, он без особых колебаний скользнул вниз, от усталости совершенно позабыв, что есть же веревка, так проявившая себя в пещере людоеда.

Задача оказалась совсем не простой: сил все-таки осталось немного. На середине спуска Расмус начал подозревать, что переоценил свои возможности. Корни вели себя предательски, норовя обломиться под ногой. Однажды так и случилось. Расмус едва не загремел вниз. Хорошо, рядом оказался другой, надежный корень. Расмус схватился за него рукой — и от этого усилия внутри у него все перевернулось. Тошнота всплеснула от солнечного сплетения к горлу. Но тело Расмуса настолько не сомневалось в своей безупречности, что заставляло себя на самом деле быть безупречным.

Оказавшись внизу, на узкой прибрежной полосе, Расмус от облегчения чуть не потерял сознание. Но его слишком здоровый организм не мог позволить себе такую слабость. Поглядев наверх, Расмус понял, что путь назад невозможен — если, конечно, вовремя не подкрепиться. Где подкрепляться? Идти на дымок, замеченный сверху? Для этого придется форсировать реку. Она, хоть и не отличалась шириной, но была бурной, как переживания стихоплета. Расмус поднялся. Тошнота попыталась вновь швырнуть его на четвереньки. Но Расмус не уважал такую позу и удержался на ногах. Упрямца можно сломать, но нельзя согнуть, говорит Абабан. А Расмус был классический упрямец.

Посмотрев на течение, он почувствовал, что победить реку не сможет. Плавать он не в состоянии, а брод так вот с ходу не отыщешь. Расмус лег у реки, головой к воде. Глубина начиналась сразу, у берега. Расмус погрузил руки в воду. Обшарив подводную часть берега, он почувствовал, как по пальцу будто ножом полоснули, и довольно улыбнулся.

Через несколько минут на берегу, у самого обрыва, тяжело ворочался с десяток голубых раков. Вареные раки — это прекрасно. На берегу валялись сухие ветки и хворост. Но чем зажечь костер? Трут и огниво имелись — наверху, в котомках. Там же остался и котелок.

Железной хваткой Расмус взял одного из раков. Великолепный экземпляр беспомощно водил клешнями, пытаясь что-то сделать. Расмус решительно оторвал твари голову и перешел к следующей жертве. Это напоминало экзекуцию группы бунтовщиков, после которой остаются две неравнозначных кучки: головы и обезглавленные туловища. Взяв первую из тушек, уже спокойную, Расмус сурово нахмурился и стал яростно очищать шейку.