Золотая шпора, или путь Мариуса

Но на сей раз интродукция получилась иной, и действовать согласно отработанной схеме Мариусу не пришлось. Девица раздраженно отстранила его руки и легко подтолкнула к кровати. Мариус сел. Она подтолкнула его еще раз. Поколебавшись, Мариус лег. Она начала быстро и умело его ласкать сквозь одежду. Мариус даже не заметил, как оказался без штанов. Подавленный потерей инициативы, он лихорадочно стянул рубашку через голову. Она оценивающе провела ладонью по его телу.

— Как тебя зовут? — спросил он шепотом.

— Чара! — в полный голос ответила она. И добавила сердито. — Молчи!

Она продолжала утюжить его тело ладонью. Мариусу это стало надоедать. Он попытался, обняв ее за плечи, повалить на кровать, привычно оказавшись сверху. Но она резко оттолкнула его и быстро нахлобучилась на его возбужденную плоть. Пока Мариус понял, что происходит, она начала ритмично его терроризировать. Мариусу вдруг пришло в голову, что впервые в жизни не он кого-то имеет, а имеют его. Он, который с женщинами преображался, отбрасывал свою врожденную стеснительность, становился господином положения — он сейчас чувствовал себя жалко. Но, в конце концов, кайф остается кайфом — получаешь ли его сам либо тебе его доставляют насильно. Пусть даже мы имеем дело с суррогатом секса. В жизни легче тому, кто подходит к проблеме универсально. Расслабься и постарайся получить удовольствие. И Мариус отдался на волю этой сельской амазонки, пуская, насколько позволяли условия, в ход свое умение, чтобы продлить удовольствие. Юная сумасбродка с растрепанной черной гривой стонала от наслаждения, изнывала, варьируя ритм — и, наконец, издав рычащее тремоло, откинулась в изнеможении, получив все, что хотела. Тогда-то Мариус и взял свое — совершив несколько движений тазом, он стал невесомым, погрузился в жаркий экстаз, затопивший мозг.

Утром следующего дня Мариус с попутчиками собирался в дорогу, вспоминая вчерашнее с двойственным чувством. Они с Чарой утихомирились лишь когда стало ясно, что Праздник Лета агонизирует, и что сейчас в дом вломится ее родня. На прощание Чара больно, едва не до крови поцеловала Мариуса в губы. Мариус почувствовал себя оскопленным. Но он столько раз за эту ночь получал удовольствие, что жалеть ни о чем не стоило. (Кстати, Расмус на втором или третьем удовольствии понял, что другу не грозит ничего, кроме физического истощения, оторвался от окна и со сдавленным проклятиями удалился на покой в сарайчик).

Сборы в дорогу уже завершались, когда дверь сарая скрипнула — и в проеме Мариус с удивлением увидел Чару. Не здороваясь, не смотря ни на кого, кроме Мариуса, она подошла к нему и сказала тоном, не допускающим возражений:

— Я с тобой.

Мариус опешил, но быстро взял себя в руки:

— Ты чего — с ума сошла?

— Ничего я не сошла. Брат заметил, как мы с тобой из дома выходили. Теперь они меня выгоняют. Такой у нас обычай.

Мариус в растерянности посмотрел на Расмуса и Уго. Расмус в сердцах плюнул. Уго пожал плечами.

— Я слышал, девушка, что у вас женщины выбирают, с кем миловаться, — заметил он, усмехнувшись на последнем слове.

Чара посмотрела на него недобро и ответила:

— То — если со своими. А если с чужаком — тогда не простят.

И оказались на утренней дороге, ведущей на восток от Глинта, уже не трое, а четверо. До предела разозленный Расмус широко шагал впереди. Уго следовал поодаль, задумчиво сбивая палкой листья встречного болиголова. Замыкали процессию Мариус и Чара. Мариусу было, в общем-то, хорошо.

Глава 19 О плачевных последствиях любви

Чара не стала обузой, как опасался Расмус. Шагала она бойко, походка ее чем-то напоминала кошачью поступь Уго. В еде не привередничала. Кроме того, с толком и юмором описывала свой край и местные обычаи. Это представляло особую ценность для троих путешественников-ренов, которых выбросило в неведомый мир, как Св. Марка — на необитаемый остров, кишащий аллигаторами. В общем, Чара неожиданно для всех оказалась вполне приемлемой боевой подругой.

Приречье мягко перешло в бесконечную зеленую равнину, один вид которой вызывал усталость. При виде стелющейся до самого горизонта тоскливой перспективы решили сделать привал. Чара ловко приготовила суп из курицы, захваченной из дому. Блюдо вышло отменное, приправленное диким растением семейства зонтичных — расторопная деваха нашла его тут же, на биваке. Суп совершенно примирил Расмуса с присутствием чужеземки. Хотя, в общем-то, к еде он относился равнодушно, да только (вот ведь!) терпеть не мог овсяной каши, киселя и жареной рыбы.