Золотая струна для улитки

– Тебе так нужна эта прививка?

– Конечно! Иначе я свалюсь. Вот увидишь.

– Пойдем сделаем вместе.

– Пойдем! – Наташа вскакивает ботинками на банкетку и виснет у Андреа на шее.

– Ну, я же говорю, маленькая, – довольно ворчит Андреа. – Будто тебе никогда уколов не делали.

– Делали. Много. Когда умерла мама…

О маме Наташа вспоминает теперь довольно часто и всегда неожиданно для Андреа.

Девочка кружится по комнате в своем черном трико, размахивая красными воланами юбки. Она только что продемонстрировала Андреа конкурсный танец, сорвала заслуженные аплодисменты и попросила поставить какую-нибудь красивую музыку, чтобы просто потанцевать. Андреа обожает французов. У нее диски Дассена, Адамо, Монтана, Далиды. Сегодня она включает Наталке Эдит Пиаф. Черноволосая «испанка» с раскосыми глазами завороженно вальсирует, вслушиваясь в каждую ноту восхитительного голоса. Андреа подпевает Воробушку:

Je renierai ma patrie,
Je renierais mes amis,
Si tu me le demandais.
On peut bien rire de moi
Je ferais n’importe quoi
Si tu me le demandais.

– Переведи, пожалуйста.

Андреа переводит, не сводя с девочки ласковых, любящих глаз:

– Я бы отреклась от своей родины, я бы отреклась от друзей, если бы ты попросил. И можно надо мной смеяться: я бы сделала все, о чем бы ты меня ни попросил. – Андреа переводит дословно, но ей кажется, что она просто рассказывает Наташе о своих чувствах. Ребенок, естественно, ничего не замечает, спрашивает:

– Это она мужчине так говорит?

– Она говорит мужчине, – Андреа подчеркивает первое слово.

– Какому?

– Своему возлюбленному, Марселю Сердану[55]. Эдит Пиаф сама написала эту песню и назвала ее «Гимн любви».

– Здорово. Они жили вместе долго и счастливо и умерли в один день?

– Нет, малыш. Счастье было недолгим. Он погиб в авиакатастрофе. Разбился.

– Как мама.

– Твоя мама попала в авиакатастрофу?

– Нет, она разбилась.

Алка льет слезы в остывший чай.

– Ну, перестань! А то будешь пить соленую воду, – утешает Андреа подругу. Наташа примостилась на другом конце стола и увлеченно грызет сухари, не отрывая взгляда от телевизора.

Алла обреченно машет рукой и начинает рыдать пуще прежнего.

– Ты не понимаешь, просто не можешь понять!

– Да уж куда мне! – усмехается Андреа. – У меня же нет детей…

– Я не это хотела сказать, – пугается Алка.

– Брось. Неважно. Все в порядке.

– Анечка, – Алла шмыгает носом, – я не хотела тебя обидеть! Просто это так ужасно, так ужасно, когда твой ребенок… – Алка роняет голову на стол, чудом избежав столкновения с чашкой.

– И что в этом такого ужасного? Мальчик еще не определился. Ему всего двенадцать.

Алка вскидывает голову:

– Ты что, ничего не поняла? Он хочет стать или милиционером, или летчиком, или пожарным, или космонавтом.

– Отличный выбор, – улыбается Андреа. – Будешь матерью героя.

– А я, я не хочу героя! Я хочу быть просто матерью! А он, он может, он может…

– Ну, что такого он может?

– У-у-уме-умереть на работе…

Андреа хочет обозвать подругу дурой, но не успевает. С другого конца стола летит фраза, которая тут же обрывает Алкины стенания.

– Моя мама умерла на работе, – спокойно сообщает Наташа.

– А кем была твоя мама? – Алла в отличие от подруги не боится задавать вопросы.

– Балериной.

Теперь разрозненные картинки прошлого маленькой танцовщицы складываются в сознании Андреа в одно целое: любовь к сцене, неприятие классического танца, боязнь уколов и детская, трогательная забота о бабушке, желание уберечь ее от своих тревог и волнений. Даже о матери Наташи она уже знает достаточно: ей известна профессиональная суть личности трагически умершей женщины и глубоко личная – она любила одного мужчину, «папу, который сейчас». Но о нем девочка ничего не рассказывает. А Андреа не спрашивает. Андреа пишет музыку.

… Что скажете об этом, Николай? Буквально вырвалось из меня вчера за каких-нибудь полчаса. Едва успевала записывать ноты…