Золотая тетрадь

Было невозможно понять, слышал он что-нибудь или нет. Сначала он поздоровался с отцом, осторожно: «Привет, папа», кивнул Анне, опустив глаза, чтобы предотвратить любое возможное с ее стороны напоминание о том, как он разоткровенничался с ней в их последнюю встречу в ответ на ее сочувственный интерес, и послал матери дружелюбную, но ироничную улыбку. Потом Томми повернулся к ним спиной, чтобы взять себе немного клубники из белой миски, и, все еще не оборачиваясь, поинтересовался:

— Так и как жедела у Марион?

Значит, он слышал. Анна подумала, что не удивилась бы, узнай она, что Томми способен стоять под дверью и подслушивать. Да, она могла себе представить, как он стоит за дверью и слушает, а на лице его играет точно такая же отстраненная и ироничная улыбка, какой он поприветствовал свою мать.

Ричард, сбитый с толку, не ответил, но Томми продолжал настаивать:

— Как там Марион?

— Хорошо, — сказал Ричард, с воодушевлением. — Все действительно очень хорошо.

— Я рад. Ведь вчера, когда мы встречались с Марион, чтобы выпить по чашечке кофе, у нее, похоже, было далеко не все в порядке.

Молли удивленно подняла брови и быстро взглянула на бывшего мужа, Анна слегка поморщилась, а Ричард глазел на них обеих, всем своим видом давая понять, что вся эта ситуация сложилась исключительно по их вине.

Томми, продолжая избегать их взглядов и каждым малейшим своим движением показывая, что взрослые недооценивают его понимание их жизненных перипетий и безжалостность его суждений о них самих, сел и начал медленно есть клубнику. Он был похож на отца. А именно: Томми был крепко сбитым, довольно плотного телосложения парнем, смуглым, как и его отец, в нем не было ничего от порывистости и живости Молли. Но в отличие от Ричарда цепкое упорство которого, горящее во взгляде его темных глаз, проявляющееся во всех его нетерпеливых, но четких движениях, было очевидно каждому, кто на него смотрел, Томми выглядел как человек, держащий свои чувства за семью печатями, как узник собственной натуры. В это утро одет он был в алую футболку и свободные синие джинсы, но ему больше бы подошел сдержанный деловой костюм. Любое движение, которое он совершал, любое слово, которое он произносил, напоминали замедленные съемки. Молли раньше жаловалась, разумеется шутя, что Томми, похоже, дал себе зарок считать до десяти перед тем, как сказать хоть слово. А однажды летом, когда сын отпустил бороду, она жаловалась, шутя, что он выглядит как человек, приклеивший щегольскую бородку к своему торжественному лицу. Она так и продолжала отпускать эти веселые и наигранно жалобные комментарии, произнося их громко и весело, пока однажды Томми не сказал:

— Да, я знаю, тебе хотелось бы, чтобы я был похож на тебя, я имею в виду — чтобы я был привлекательным. Но вот беда, в тебя я пошел только характером, а должно было быть наоборот, — ну да, конечно же, если бы я унаследовал твою внешность и характер отца, — ну, по крайней мере, его неизменную силу, это было бы лучше, правда? — И он настаивал на этом, и настаивал упорно, как делал это всегда, когда пытался объяснить матери что-то такое, что она сознательно отказывалась понимать.

Молли несколько дней переживала из-за этого, она даже позвонила Анне:

— Ну не ужасно ли это, Анна? Кто бы мог подумать? Ты думаешь о чем-то многие годы, и как-то с этим сживаешься, а потом, внезапно, тебе что-то говорят, и ты понимаешь, что не ты одна об этом думала?

— Но ты ведь, конечно, не хотела бы, чтобы он был таким, как Ричард?

— Нет, но Томми прав насчет неизменной силы. А как он к этому подошел: вот беда, в тебя я пошел характером, так он сказал.

Томми ел клубнику, ягоду за ягодой, пока не осталось ни одной. Он ничего не говорил, молчали и они. Все трое сидели и смотрели, как он ест, как будто он усилием своей воли заставил их так сидеть и на него смотреть. Ел Томми аккуратно и не спеша. В процессе поглощения пищи его рот двигался так же, как в процессе говорения, каждое слово — по отдельности, каждую ягодку — целиком и по отдельности. И он упрямо хмурился, сведя к переносице темные брови, как мальчишка, склонившийся над тетрадкой с домашним заданием. Он даже совершал губами некие маленькие предварительные движения, прежде чем отправить очередную порцию в рот, как, бывает, делают старики. Или как слепые, подумала Анна, узнав это движение; однажды в поезде она сидела напротив слепого. Так же работал и его рот, довольно пухлый, и под контролем, мягкие, поглощенные своей работой, слегка надутые губы. Да и глаза у слепого были такие же, как и у Томми, даже когда он на кого-нибудь смотрел: взгляд, словно направленный внутрь самого себя. Хотя, конечно, тот человек был слепым. Анне вдруг стало как-то не по себе, как и в тот раз, когда она сидела напротив слепого и смотрела в его невидящие глаза, которые, казалось, были затуманены самоанализом. И она видела, что Ричард и Молли чувствуют то же самое; они хмурились и совершали какие-то мелкие беспокойные движения.