Золотая туфелька

— Я всегда говорила — у Коко Шанель кривые ноги, а Поль их почему-то не прятал, хотя меня учил прятать все дурное в каждой женщине. Он был ею ослеплен. Но потом (злорадно) она стала плыть в бедрах — и он скроил эти глупые семенящие юбки — будем как японки-цветочки, как гейши — да он внимание отвлекал от жира на ее боках! — пусть лакомятся коленками, которые перехвачены обуженной тесьмой. Еще и кимоно вздумал притащить в Европу... Ну а мы — повернись-ка — мы нарисуем татарские, нет, крымские шаровары — если бы ты отважилась пройти с голым животиком, как царица Шамаханская...

— Наденька, разве я трушу? С животиком так с животиком.

— Этот осел Каганович завопит, что мы разлагаем молодежь. А что сам через служебную дырку лазает в Вахтанговский, всех истискал? Я хочу сшить тебе платье с трехметровым шлейфом. Помнишь, у тебя было похожее, когда в тебя влюбился Маяковский? Кстати, кто тебе шил?

Лёля знала, если признается: «Я сама — и придумала, и шила» — Ламанова укажет ей на дверь, Ламанова пуще того — с сердечным свалится.

— Кто? Надо вспомнить... Да еврей с Сухаревки (нет, это глупо).

— Еврей? С Сухаревки? (Холодно.) Там евреев сроду не было.

— Ме-ме-ме. Действительно. Но так это был племянник нашего институтского учителя танцев Буже...

— Не знаю такого...

— Он умер, бедняжка, когда ему было всего двадцать... (взгляд Ламановой быстрый) два...

— Отчего? (С облегчением.)

— А-а-а... (Покрутит платок.) Застрелился. (Почему бы ему не застрелиться, если он никогда не существовал?)

— Господь с тобой! (Сочувственно.) Из-за женщины, конечно? (Лёля лишь вздохнет.) Ну — о мертвых плакать, о живых — радоваться. (Ламанова развеселится.) Ты видела, как Владимир Иванович ел тебя глазами? (Немирович.)

— Я думала, ему нравится семга.

— Фуй! Ты хоть знаешь, с чего начинается его день? С раздумий, какой актрисульке задрать юбку. Говорит: гимнастика лиц немолодого возраста. Говорит: область под юбкой покамест свободна от указаний... кха... свыше... Ну а ты, Лёлька, долго будешь самой капризной невестой Москвы?

— Лет, может, тысячу. (Потанцует пальцами по столу.) Я хочу дождаться возвращения Бори.

— Разве он не женился на французской пышке?

— Фиктивный брак (Слегка обиженно.)

— Я слышала, он кутил с американочкой?

— Надя, как будто вы не знаете мужчин (С бесенятами в глазах.)

— Испанки ему тоже нравятся? Он ведь в Испании сейчас?

— Нет. Он ищет... — я в сомнениях, могу ли сказать вам... — Пчи-чи-чи-чи — защелкает страницами журнальчика.

— Ну да, скажи лучше своей Галке Фридменштейн...

Пчик — захлопнет:

— Он мне свадебный подарок ищет...

— Что же? Кольцо? Диадему? И сам намерен пересечь границу? Думает, не сцапают?

— Ф-ф-ф-ф... (Лёля зашепчет Ламановой на ухо.)

— Ой, Лёленька! Я смеюсь над этим театром! Паспорта... фотографии... Тебя-то он вывезет в гости к своей французской дуре в чемодане? Или калачиком свернешься в шляпной коробке — кха-ха-ха! Впрочем, фигура у тебя прелестная...

— Знаете, Наденька, какое условие я поставила? Когда соглашусь выйти за него?

— И? (Надменно.)

— Когда он подарит мне то, что не может получить ни одна женщина... Разве что невеста какого-нибудь султана...

— Это в тебе говорят татарские корни, кха-ха...

— А в старушке Европе уже никто не сумеет сделать такого подарка... Еще лет двадцать назад могли бы. Догадались, Наденька?

Ламанова посмотрела на Лёлю рассерженным сфинксом:

— Я думаю, Лелюшка, думаю.

Лёля захохотала:

— А если... — Ламанова изъела Лёлю глазами, — а если жирафу?

— Да, Господи, жирафу может потребовать любая парижская глупышка...

— Что тогда? Слона?

— Зачем мне слоха-ха? Скушать?

— Лёленька (вкрадчиво), давай в холодно-горячо...

— Пожалуйте.

— Итак, слон — холодно?

— Ну конечно. Слону у нас холодно.

— Собственная вилла?..

— Виллой не удивишь...

— Не удивишь?

— У Светланы С. вилла имеется. Мне Миша Айвазов разболтал. Он инспектировал доставку туда сахарных персиков...

— Я бы от персиков не отказалась. (Думает, загибает пальцы). Вилла — холодно... А яхта? Яхту не хочешь?

— Яхта — тоже холодно. И потом, если я получу Борин подарок, то яхты, или виллы, или еще какая дребедень будут к нему прилагаться...

— О-о, Лёлька, ты измучила старуху... Я не знаю, о чем мечтает такая фантазерка, как ты... Волшебное кольцо с тремя слугами? Лампа Аладдина?

— Было бы неплохо. Но я реалистка. Я не требую чуда. Я хочу того, что втайне хочет каждая женщина. Просто они боятся признаться, а я не боюсь...

— Гарем из молоденьких лордов? — это требовать к свадьбе жестоко.

— Ха-ха-ха...

— Тысячу слуг?

— И так будет.

— Но теплее?

— Если вам хочется.

— Зна-аю! — закричит Ламанова. — Зна-аю!

— И? (Лёля улыбнется с ядом.)

— Остров! (Торжествующе.)

— Остров? Это — теплее...

— Ага! Тогда дворец на острове!

— Еще теплее. Хотя, конечно, необязательно остров и не дворец...

— Лёлька — мучительница! Лёлька — палач! Я не догадаюсь никогда!..

— А! — Лёля порхнет ручкой. — Я сказала ему... что смогу обвенчаться, если... он...

— Ну?!

— Подарит...

— Не тяни!

— Царство!.. — она закипит смехом. — Да-ха-ха... так-ха-ха... я сказаха-ха-ха!.. По крайней мере — половину.