Золотая устрица

И ведь ничего-то особенного сегодня она не сделала, разве что много играла с Мишей, отдавала какие-то распоряжения, связанные со званым ужином, заказывала доставку продуктов, немного поспала… Откуда эта усталость? Или не усталость, а что-то другое? Быть может, ее еще не отпустило то напряжение, в котором она находилась последние двое суток, когда шла подготовка к реализации ее плана? Плана дерзкого, отчаянного, который мог закончиться полным провалом, если бы она неверно рассчитала ход событий, реакцию двух совершенно незнакомых ей людей, поставленных в определенные обстоятельства.

Вот говорят, что реакцию людей, даже самых близких, зачастую невозможно предугадать. Но на этот раз Женя исходила из совершенно других принципов. Она называла это принципом биллиардных шаров. И готовясь к разоблачению, она видела не двух фигурантов дела, Тамару и Константина, а белые шары на зеленом биллиардном поле. Ведь, если ударить кием по одному шару, он покатится вперед и никак не назад, и не подскочит, не выкатится за пределы поля. То есть какая-то вероятность угадать его направление все-таки существует. И вот этого небольшого процента очевидной траектории ей было достаточно. Но только вряд ли она расскажет обо всем этом, о своей внутренней работе ума кому-то из присутствующих здесь мужчин. Они все равно не поймут ее. Разве что Наташа. Она точно поймет.

— Ну все, стол накрыт, там и без шашлыка столько всего! Если съесть все — лопнуть можно! — воскликнула Наташа, вернувшись из гостиной на кухню. — Мужчин теперь не затащить домой, курят там, говорят… Ты видела?

— Что? Кого? — Женя хоть и догадалась, о чем, вернее о ком, спросила ее Наташа, но сделала вид, что не поняла.

— Да Журавлев этот… Разве можно с такой внешностью идти в следователи, гробить свою красоту? Какой красавчик! Ему бы в Голливуде сниматься, а он преступников ловит.

— Соглашусь.

Галина Петровна достала из духовки пирог, Соня ахнула, увидев его.

— Девочки, какая красота, вы только посмотрите! Мясом пахнет, и разные узоры…

— Пирог должен остыть, — с важным видом проговорила Галина Петровна, — и только потом его можно есть, иначе…

И вдруг все женщины расхохотались. Такое было прекрасное у всех настроение.

Когда за Галиной Петровной приехал ее муж и увез ее, а Соня отправилась отдыхать в детскую, Женя и Наташа остались, наконец, одни, и Женя спросила ее, что там случилось у Льдова.

— Он женится и уже стал отцом, — сказала Наташа, и голос ее прозвучал почему-то грустно. — Мать его ребенка Соня.

— Та самая Соня?

— Да.

— Почему так грустно говоришь об этом? Ты что, до сих пор любишь его?

— Он близкий мне человек, понимаешь? Родной. Вот и все. Люблю я Петра, ты же знаешь.

— Любовь… Такое сильное чувство. Сильное и эгоистичное.

— Это ты к чему?

Но на этот вопрос у Жени получилось ответить уже в гостиной, за столом, где все собрались, чтобы выпить, отдохнуть и, главное, послушать то, каким образом Жене удалось добиться от Тамары признания.

— Любовь, — сказала она. — Я все построила только на этом сильнейшем из чувств. Из дневника Нины я поняла, да и все мы поняли, что между Тамарой и Константином отношения. Конечно, я могла ошибиться и промахнуться, но когда ты, Валера, прислал по моей просьбе фотографии Тамары и этого плейбоя Костика, и когда я поняла, что она далеко не красавица, в то время как он просто микеланджеловский красавец-атлет, то предположила, как именно они относятся друг к другу, вернее, кто кого любит, а кто и просто использует.

— Точно! Я тоже сразу все поняла, — вставила Наташа. — Это Тамара была влюблена в него, как кошка, а он просто пользовался ею.

— Звучит грубовато, — заметил Петр. — Вы не находите?