Возле самой дороги возвышались бревенчатые стены без кровли. На фоне светлеющего неба выделялись тонкие перепутанные леса. В одном из четырехугольников — в будущем окне — сияла яркая звезда. Можно было вообразить, что в нардоме идет пьеса, и декорация изображает изумрудное небо с первой звездой.
— Лида, кто-то кличет тебя.
От постройки шагал Мишка:
— Здравствуй! Узнал сразу. Может быть, посмотреть хочешь? Будь покойна — весной заставим в театре представлять. Так и запиши.
Он возбужденно шагал рядом с подводой, полы полушубка развевались, видно только оставил что-то интересное, чем был еще наполнен. Лидия обрадовалась ему, точно родному. Вскочила с саней, жала руку:
— Очень рада за тебя, Косолапый. Значит, дела идут хорошо? А я вот только собралась. Наверное, Шепетов ругает.
— Был разговор.
Они пошли внутрь постройки, мимо бревен, отрезков, ворохов щепы. Мишка рассказал, где что будет, какой высоты зрительный зал. Точно о небоскребе шла речь, так высоко взлетала его рукавица и вскидывалась голова. Из первого этажа он ввел Лидию на самый верх сруба.
— Сот на пять закатили. Сцена — хоть настоящий барак станови, хватит места. Послали заказы на материалы: краски, дверную, оконную и печную арматуру, стекло, олифу… Солнышко пригреет — столяры начнут отделку. Рамы повяжем покамест из сырого леса. Ничего не поделаешь.
Мишка в недостроенном нардоме чувствовал себя, как на своей деляне. Перешагивал поднятые на стены стропила, подсаживал Лидию на леса, подхватывал под мышки, чтобы помочь спрыгнуть:
— Ты куда сейчас, ко мне?
Лидия, потупившись, молчала.
— Не трогала бы ты Петьку.
— А чем я его трогаю!
— Ну, как хотите. Мое дело посоветовать, — Мишка изменил выражение лица. — Да, вот что. Письмо тебе есть до востребования. Взял, хотел отправить, а ты как раз сама приехала.
Лидия прижималась к его локтю, пока он доставал письмо, запрятанное в боковой внутренний карман.
— Как, застучало сердце? Говорю, ступай ко мне, — Мишка подтолкнул ее к саням: — Только Петьку оставь, прошу тебя, Лида. Оставь, прошу, его.
Мишка серьезно смотрел в глаза. И Лидия не могла обманывать его. Взяла за руку и, чувствуя, как кровь отливает от лица, прошептала:
— Он уже мой муж…
Мишка сорвал с головы треуху, что-то хотел сказать нехорошее, но сдержался и только покачал головой:
— Эх, какой только огонь в тебе мечется на все, как в тайте пал: и на листвень, и на сосну. Гляди, как бы письмо за пазухой не сгорело. Ну, поезжай, вечером поговорим. Свечи на полке. Если холодно — плиту затопи. Ребята еще не пришли.
Лишь только конюх, втащив узлы, вышел и захлопнул дверь, Лидия разыскала свечи, зажгла сразу две и разорвала конверт. Лицо осунулось от всевозможных догадок. Листок вздрагивал в руках.
Мигалов писал: