Золото

Чтобы пополнить артельную кассу, Мишка проводил на деляне по семнадцати часов. Раннее алданское утро заставало его в забое и совсем поздняя ночь и усталость выгоняли домой. В тайном забое выворачивал обхватные камни и один носил к дыре, поражая ребят своей силой, — с такими глыбами едва справлялись двое. Поддоры{57} под нависшими глыбами брал такие рискованные, что ребята с испугом в глазах отходили подальше. Артель мыла по три-четыре фунта в день. Большинство артельцев копило деньги, посылало почтой на родину или откладывало, чтобы унести с собой в «жилуху», но он прожигал их снова, лишь только почувствовал себя свободным от растраты. Мотьку он ни разу не встретил после прогулки на сопку. Тоска по ней, по белокурым волосам и голубым глазам все сильнее захватывала его. Однажды, подвыпив, он не выдержал и спросил у харчевника, где же Мотька, почему ее не видно. Китаец покачал головой.

— Птичка маленький летай скоро-скоро. Лови нада, держи нада.

Как-то, идя вечером из харчевни, Мишка встретил свою белокурую знакомую. Солнце давно уже опустилось в сопки, небо потускнело, сделалось матовым, прозрачным, как будто на него натянули тончайшую кисею. Мотька шла рядом со старателем с Нижнего. Старатель был в широченной рубахе, подпоясанной синим кушаком с выпусками, в мотающихся просторных шароварах, в шляпе с лентой и костяной пряжкой, какие носят челдоны{58}. Сапожищи громко постукивали по мосткам. Лицо коричневого цвета, одубелая кожа покрыта мелкими морщинками, словно гнейсовый{59} обломок — в трещинках. Весь какой-то окаменелый, тяжкий. Мотька прошла, опустив глаза. На пальцах, которыми она старательно поправляла кофточку, перстней он не заметил. Вот куда улетела маленькая птичка.

На следующий день Мишке повезло: опять навстречу ему попалась Мотька. Невыносимо противно было видеть ее рядом с нахальным старателем. Толстенькая золотая цепочка висела у него на груди и выпирала, как снизка медалей. И опять Мотька поправляла кофточку, и ресницы были опущены.

Повеление Мотьки сильно печалило его, как будто она изменила ему.

Ребята скоро узнали, о ком тоскует Мишка. Ему намекали — не надо набиваться на неприятность, но он посылал их к чертям. Он ведь не собирается отнимать ее у Ивана, а если сама захочет повидаться и поговорить с ним, с Мишкой, неужели Иван взвесит ее, как золото, и не досчитается доли? Ему казалось — надо непременно поговорить с Мотькой, и тогда что-то выяснится. Парень с могучими плечами и широченными мозолистыми ладонями скрывал от самого себя надежду покорить ее, отнять у нахального старателя. Он рассуждал так: если не захочет — ее добрая воля, а если захочет сойтись с ним — Иван не имеет права на дороге стоять. И старался представить и тот и другой исход спокойным, миролюбивым.

Однажды в магазине Алданзолото Мишка встретил Лидию. Приехала с Белоснежного за мануфактурой для рабочих. Стоял возле прилавка, пока продавец отмерял ей ситец и холстину. Намеки она не хотела понимать, утонула в кусках, прищуривалась на рисунки, искала «мужского простенького», отвечала невпопад. Потом принялась набирать ниток, шнурков. Вышел за ней по пятам на улицу. Орочон совал покупки в переметные сумы, перекинутые через седла, она застегивала пряжки и, казалось, забыла о Мишкином существовании. Вдруг выпалила:

— Можешь не повторять, понимаю все. Без нее жил — не плакал, а теперь хоть в шурф головой. Так? — Она сияющими глазами оглядывала влюбленного парня, исхудавшего, невеселого.

Мишка улыбнулся.

— Ну, тебе жаловаться не на кого, ты сама виновата.

— Знаю — сама. А от этого, думаешь, легче? Так бы и стукнулась головой о стенку.

Они стояли каждый со своим горем, готовые поговорить еще откровеннее, признаться друг другу. Лидия закусила губу и велела орочону отвязать лошадей. Орочон взялся было за повод, но она оглянулась на парня и передумала:

— Подожди, дагор. Я сейчас.

Решительно отвела Мишку в сторону.

— Ты хочешь моего совета? Ничего не могу тебе сказать. Я сама запуталась. Можешь поздравить.

Она просто, как близкому, рассказала о своей жизни на Белоснежном, жаловалась на свою странную, иногда необъяснимую привязанность к мужу.

— Я, значит, люблю его, если живу с ним. Так ведь выходит? И каждый так думает. Иначе чего бы с ним жить? Для меня он готов на все, для меня одной живет.

Мишка кивал головой, будто соглашался, но глаза делались суровее с каждой секундой.

— Нет, тут у тебя сбойка{60} не сходится. Я не хвалю себя, но с тобою не согласен.

— Подожди, не перебивай. Это для предисловия.

Она принялась рассказывать, что Мигалов каждый день вспоминается ей, теперь только она поняла его как следует. Глаза ее блестели. Мишка напрасно ожидал ответа на свои горести.

— У каждого, оказывается, свое. Своя рубаха ближе к телу.

Лидия спохватилась и всплеснула руками.

— Мишуха, прости, пожалуйста. Я не только о себе. Я хотела показать, как трудно разобраться в чувствах человека. Ну, что я могу тебе сказать? Ну, что? Может быть, старатель Иван любит эту твою белокурую девицу, может быть, и она его любит? Кто ж их знает?