Золото

Все тело Мишки, большое, ширококостное и могучее, напрягалось, жило каждым мускулом. Он не знал, что такое усталость, никогда не отдыхал в забое, но на этот раз, потрогав поясницу, занывшую от сырости, присел на накаленную породу. Он грустно задумался о Мотьке. Что ж, если ей мил Иван — спиртонос — это ее личное дело. Сознавал, что несправедлив, — последнее свидание с девушкой не давало права на подобные упреки, — но было горько-приятно чувствовать себя обиженным любимой девушкой. Он продолжал сидеть, ковыряя кайлой возле ног. Он не соглашался с Мотькой; не может быть, чтобы организации не помогли, не защитили. Но какая организация должна заступиться за нее, если женотдела нет? Комсомольская? Он знал одну артель, называемую комсомольской. Союз? Он ходил каждый день мимо барака с дощечкой на двери, на которой чернильным карандашом нарисованы две буквы «С. Г.»{61}. Один раз зашел туда. Проходило собрание. Говорили о том, что пить спирт нельзя, воровать золото — позорно и преступно, о том, что горняк — почетное звание. Он чувствовал там себя лишним… Сейчас он перебирал в уме всех, к кому бы можно обратиться с просьбой. Признавался себе, что в союзе как раз те люди, которые ему нужны. Сам был членом союза совсем недавно. Непременно пойдет и расскажет, в чем дело.

Мишка вдруг подумал: «Если в союзе не обратят внимания, пойду прямо к секретарю парткома Шепетову. Он везде хозяин». Тряхнул головой и, словно дело уже уладилось вполне, набрав в широченную грудь воздуха, запел любимую алданскую песню на мотив «По диким степям Забайкалья».

По дикой тайге Якутии,
Где золото роют в ключах,
Рабочий с далекой России
С котомкой идет на плечах.

Идет он звериной тропою,

Где изредка пташки поют,
Мечта в голове за мечтою
Спокою ему не дают…

Я вижу, товарищ, вздыхаешь.

Не место здесь слабым в тайге.
Здесь жизнь ты свою потеряешь,
Отдавшись безвольной судьбе.

Здесь счастье немногим дается.

Поверь, я такой же, как ты…
Из сотни двум, трем улыбнется;
Подарит одни лишь мечты.

Все то, что влекло и манило

Тебя и меня, и других,
Погасло, истлело, остыло.
Момент лихорадки затих.

Не знаю, что в будущем будет

В тайге необъятной, глухой.
Кто край этот дикий разбудит,
Нарушит природы покой.

Конец песни Мишке особенно нравился, и он запел громче:

Машины здесь нужны, не кайлы,
Тайгу чтоб от сна пробудить.
Тогда лишь Петры и Михаилы
Не будут напрасно ходить.

Счастливцев к богатству немного,

Ты слышал, наверно, о них.
А нам, брат, обратно дорога
И пуд сухарей на двоих.

И сказка о царстве Ваала —

Алдан золотая река —
Безумцев манить перестала.
Нам в путь, друг, обратный пора{62}.

Последний куплет Мишке был не совсем понятен, не от этого казался особенно значительным. Он повторил куплет, и ему вспомнилась улыбка мертвеца, найденного в завале. В самом деле, безумцы. Алдан! Поналезли в щели, и жесткий беспощадный веник сметает, как тараканов в таз с мыльной водой…

Потное тело начинало дрогнуть от холодной сырости. Мишка внимательно всмотрелся в навесы седого от изморози камня, в пушистые ковры инея. Невольно возникали соображения, сколько и какого потребуется леса, как экономнее сделать крепление. Достал кисет, чтобы закурить, и вдруг почувствовал какое-то прикосновение к спине, которого не должно быть, так как сидел, не касаясь стенки. Молниеносно понял, попытался вскочить, но было поздно: на него легла глыба. Завал начался как раз оттуда, откуда он только что решил начинать крепление. Прижатый тяжестью, стоял на четвереньках и держал на себе смерзшуюся массу щебня, как грузчик, упавший на сходнях и придавленный своей ношей. Сгоряча попробовал шевельнуться, но понял — лучше не пробовать: спину жгла сокрушающая боль. Руки стояли в грязи, выпрямленные, как столбы, колени все глубже вдавливались в землю. Оранжевые нити свивались в глазах. Свеча потрескивала отсырелым фитилем; свистело частое дыхание, будто двигатель ускорял ход до предельной скорости.