Золото

— В двенадцатом году тоже ничего незаконного не делали, — продолжал ворчать смотритель, — а все было незаконное. Им хоть каждый день новые законы пиши и все-таки никогда не угодишь. Если он голоден — давай лопать, если подкормился — надо напиться, а напился — называй на «вы», ваше благородие стал.

Сапог сорвался с ноги и отскочил в сторону. Смотритель оглядел грязные руки и взялся за другой. Вдруг выпрямился и взглянул на жену. Думал — она что-то с треском и звоном свалила со стола. Пламя в лампе высунуло язык, по прихожей прошла струя холода. Лидия запоздало вскрикнула. Понял, в чем дело и Федор Иванович. Наполовину стянутый сапог беспомощно лежал на полу со свернутой на сторону головой. В окне чернела дыра. На столе валялся серый от инея камень и, прокаленный морозом, испускал лучики пара.

— Что же стоишь! — крикнул он. — Заткни чем-нибудь, говорил сто раз — завешивай окна, когда зажигаешь огонь!

Такого тона от мужа Лидия до сих пор не слыхала. Удивленно поднялись брови, глаза почернели.

— Вы ни разу не сказали, для чего это надо. Я не предполагала, что в окно могут бросить камень.

— А вот бросили. Эти негодяи на все способны!

25

Ночью Лидия плохо спала. Утро показалось необычно долгим и томительным. Еще не пробило на стенных часах девять, вышла погулять, чтобы рассеяться.

Солнце давно выбралось на бледное небо. С прищуренными глазами, ослепленная яркой белизной, бродила по насту среди заброшенных шахт, разрезов и отвалов. Местами снег неожиданно проваливался, и тогда она вдруг опускалась до колен, как будто из взрослой превращалась в подростка.

Десятками лет тысячи рук нагромождали холмы породы, перемытых песков, тщательно осмотренных, раздробленных камней. Совсем недавно кипела здесь жизнь, раздавались крики коногонов, пыхтели лебедки; стрекотали пульзометры и камероны, гудели под землей взрывы, тянулись вереницы подвод и шахтеров по дорогам и тропам взад и вперед, как в оживленном муравейнике, и — все исчезло. Стоит над долиной негреющее солнце, играют снежинки, как бриллианты, насыпанные ворохами на белое полотнище, и тихо.

Она брела дальше. Мотки тросовых канатов корчились из-под снега, здесь и там чернели куски барабанов от бремсбергов, углы поворотных кругов с линейками узеньких рельс. Из провалов шахт торчали стремянки… Мертвое царство. Выросшая в крае, где золотопромышленность — единственный источник и труда и жизни, Лидия не раз видела умирание отработанных приисков, но там смерть была естественной, здесь же она казалась насильственной.

Проносились отрывками картины прошлого. Вокруг приисков непрестанно кипела борьба. Тяжба рабочих с хозяевами, интервенты, банды Пепеляева… Горячая кровь, мерзлая земля и золото!.. Возникали больные думы о муже, о Тин-Рике. Самое тяжелое было в том, что они в одно и то же время казались близкими и врагами. В них то и другое было переплетено и запутано, как корни под слоем плотной земли. От них исходило тепло ее жизни и от них же дуло замораживающим холодом. Чтобы отделаться от бесплодных мыслей, пошла быстрее, сбегала с отвалов, полированных ветрами. Вскрикивала от удовольствия, провалившись в снег, нисколько не затвердевший в затишье.

Возвращалась к стану, сделав полукруг, новыми местами. Неподвижная фигура с винтовкой остановила ее:

— Не полагается тут ходить, или не знаешь!

Хотела возмутиться, но заулыбалась. Перед ней стоял Прохор, давнишний знакомый — сторож конного двора, теперь милиционер. И он узнал ее. Зашевелился в огромном тулупе.

— Проветриться ходила? Теперь — гуляй. Простор!

Он сбросил рукавицы, прислонил винтовку к столбу и принялся крутить цигарку.

— Эх, дела, дела божий, суд царев. А как было прииск пошел…

— Да. Вот судьба — и ты же охраняешь их…

Прохор встрепенулся от упрека.

— Оно не их, конечно, местность золотую. Поставили и стоишь. Дело исполняешь. И не скажи, Лида, не зря это. Не может быть, чтоб зря. Надо, видать, так.

— Ну, а пройти-то все-таки можно?

— Иди. Незнакомого не пустишь, а тебя почему не пустить. Ступай.

Стан далеко отмечался струйками дыма; ни крыш, ни труб не было видно. Кое-где в отвесных стенах разрезов чернели зевы орт; веяло запахом земли и теплотой. Когда-то детишками скатывались на лыжах в такие разрезы по откосам осыпавшихся краев, заглядывали в темные ходы и прятались друг от друга по штрекам. Лидия сбежала, едва успевая переставлять ноги, в разрез и пошла словно по дну оврага. Проделанные в стене ходы невольно манили взглянуть в их темноту. Вдруг приостановилась и боязливо оглянулась: в сумраке орты померещилось движение. Все яснее различала приближающегося к выходу человека. Готова был пуститься бежать, но мысль, что все равно не успеет выбраться из разреза, если он бросится в погоню, удержала на месте. Из орты вышел человек с кайлом в руке и топором за поясом. Ватная куртка и штаны перепачканы глиной, от сапог оставался на снегу грязный след. На закопченном лице сверкнул ряд зубов.

— Лида, здорово. Милиционера не видала?

— У столба стоит.

— Ну и пусть стоит. — Он обернулся и крикнул в орту: — Ребята, выходи!