Золото

Он весь возбужден и вырисовывает мне громадные перспективы, которые видит после введения этого изобретения в серию. Рабочие с энтузиазмом, сопровождаемым смехом и криками, сносят машину вниз. Дело идет нелегко, потому что устройство никак не приспособлено к такой местности.

Все с интересом приглядываются, как Хозе заводит свою машину. Толстенная труба с одной стороны должна засасывать воду и гравий, чтобы закидывать его в каноа, а две трубы потоньше заканчиваются спрысками, через которые вода должна выходить под давлением, чтобы ломать породу. На первый взгляд, все это придумано остроумно. Но, после почти что двухчасовых стараний, машина высосала почти что всю воду из ямины, забросив в каноа два-три камушка; что же касается двух жалких струек, вытекающих из спрысков, то не вижу, для чего они могут пригодиться, разве что уши мыть.

Герман и Хозе, все в поту, крутятся, сопровождаемые шуточками мужичков, которые давным-давно утратили всяческие иллюзии. Да, машинка эта и вправду единственная в своем роде! Какие же кретины эти все золотоискатели-любители!

Герман пытается сохранить лицо.

— Но ведь работает, — заявляет он с деланой улыбочкой, пытаясь переорать грохот двигателя. — Как ты думаешь, справишься с ней?

— А как же, думаю, что особенно будет радоваться Марсела, имея под рукой воду, чтобы мыть посуду, под давлением.

Совершенно неожиданно насос сам по себе заикается с громким скрежетом кареженного металла; по-моему, из-за того, что сам понимает свою никчемность. Мужички доходят от смеха, откровенно подпихивают Германа и предлагают ему постажироваться в яме, прежде чем играться в инженера. Я успокаиваю их:

— Senores, вы могли полюбоваться на чудеса цивилизации, а теперь выбросьте-ка эту дрянь отсюда!

— У тебя появилась какая-нибудь идея, что с ней делать? — спрашивает Герман.

— А как же! Ребята, сбросьте это дерьмо в какую-нибудь яму, потому что оно портит пейзаж.

Таща, кантуя и неся на руках машину, мужики перетранспортировывают железяку к краю обрыва у старого русла реки, на дне которого она и разваливается после неудачного испытательного полета.

Через две минуты люди уже в ямине и пашут как черти, чтобы нагнать зря потерянное время; Эдуардо подает Герману лопату, но тот притворяется, что не видит ее; механик оплакивает свои утраченные иллюзии, стоя в воде по пояс и держа в руках лом, за ним присматривает Уайт и обучает принципам действия простейшей машины, которой и является локтевый рычаг.

В полдень Герман, которому показал, в каком состоянии оказался скиддер, чувствует себя совершенно разбитым и желает тут же возвращаться в Сан Хозе. После этого перехожу к более важным делам:

— Ну ладно, как там с документами?

— Все идет как следует. Если хочешь, через недельку-две я их привезу, и ты сможешь их все подписать.

— Нет, через несколько недель будет Рождество, и я собираюсь отправиться в Сан Хозе, так что займусь этим на месте. Предпочитаю, чтобы вы сюда не приезжали, из-за этого рушится весь распорядок дня, мы теряем время и деньги. Кстати, а сколько стоил весь этот металлолом?

— Пятнадцать тысяч долларов за скиддер, десять за насос.

— Да вы что, на голову упали? Двадцать пять кусков выкинуть коту под хвост! Хватит уже дурить! Я тут кишки рву, чтобы извлечь бабки, а то, что месторождение богатое — это еще не причина выбрасывать деньги, накапливая ошибки. Вам не следует заниматься вопросами добычи, вы и так уже напартачили. Хорошо еще, что прииск действует! Вот, погляди на это.

И я подаю ему трех-с-половиной-килограммовый самородок. Тот берет его, какое-то время тупо глядит на него, пару раз крутит его в руках. Когда же до него доходит, что у него в руках, из горла Германа исторгается радостный рев, и он начинает плясать по комнате, целуя самородок и сжимая его в объятиях. Я уже начинаю побаиваться, а не слишком ли его ошарашил.

— Его тоже мне отдаешь? — спрашивает он, чуточку успокоившись.

— Естественно, я же тут ничего с ним сделать не могу, его нужно положить на хранение в Сан Хозе.

Он снова начинает плясать, бегает по всей комнате; я уже собираюсь дать ему по шее, чтобы успокоить, но он и сам приходит в норму. После взвешивания золота Герман, все с той же своей улыбочкой, подает мне две толстые книги и говорит мне:

— Ты знаешь, мне кажется, что это штука очень важная, очень. Следует предпринять средства осторожности, чтобы не слишком пробуждать эмоции. То, что мы обратились за концессией, уже обратило на нас внимание, и я опасаюсь других ответвлений семейства Каракас, тоже весьма могущественных. Поэтому предлагаю, чтобы ты вел две отчетности-бухгалтерии: одну для нас двоих тайную; и другую, в которой будешь завышать расходы и уменьшать производительность — эта для всяких любопытствующих, потому что вокруг полно шпиков. Что ты на это?