«Шаткин обвиняется в том, что был связан с врагами народа Ипатьевым и Левитиным. Действительно, с Ипатьевым они вместе учились в Военной академии, а с Левитиным встречались по партийной работе. Данных о личной связи Шаткина с названными лицами пока не представлено. На основании вышеизложенного, я считаю, что данных для ареста Шаткина не было. Я бы полагала целесообразным установить срок проверки виновности Шаткина двухдекадным сроком, и, если не будет собрано дополнительных данных, разрешить вопрос о его освобождении из-под стражи».
На глазах Павла Станиславовича сверкнули слезы. Вмешательство Ульяновой могло сохранить жизнь невиновным. Он крепко пожал коллеге руку:
– Какой смелый документ! Боюсь, он вызовет переполох.
Женщина улыбнулась:
– Тем лучше. Значит, скорее восторжествует справедливость.
Однако ожидаемого резонанса не произошло. Увлекаемый тайным «водоворотом», царящим в то время в мире юридических бумаг, столь важный вывод представителя Главной военной прокуратуры был незаметно и безгласно списан в архив.
А вскоре беспощадная следственная машина добралась и до Войтеко.
Шансы Михаила Андреевича когда-либо выйти на свободу стали равны нулю. В стране продолжали господствовать Викторовы, Кононенко и Трубины.
Уверовавший в свою безнаказанность, следователь НКВД продолжал истязать Шаткина. Жестокие избиения чередовались с доброжелательными уговорами, обещаниями освободить арестованного и прекратить преследование его семьи. Но Михаил Андреевич твердил свое:
– Почему вы мне не верите? Никакого золота не было.
В конце концов, это надоело и самому Викторову. Передав материалы по делу в прокуратуту, он стал ждать более удобного момента, чтобы снова накинуться на свою жертву.
Собранных против Михаила Андреевича улик хватило с лихвой. В прокуратуре никто не усомнился: перед ними очередной участник антисоветского военного заговора. В таких случаях они не медлили с судом и наказанием.