Золото для индустриализации. Торгсин

Приведу наиболее яркие истории из красноармейской жизни Шкляра, которые он сам выбрал для автобиографии. В январе 1919 года, будучи агитатором на боевом участке фронта на Урале, Шкляр попал в плен к белым, которые приговорили его к смерти – «живьем закопать в землю». Чудом остался жив, в последнюю минуту его освободили подоспевшие красные отряды. «Обработал 40 человек пленных казаков в одной школе, – пишет он о другом событии, – которые, окончив школу, влились в армию Колчака и разложили некоторые полки противника». В 1920 году в Туркестане был «комиссаром агитпоезда имени тов. Сталина», в котором объездил Ферганскую область, «с оружием в руках» пробивался в кишлаки и распространял агитационную литературу среди мусульман и красноармейцев.

В 1920 году Шкляр обратился к Ленину с просьбой отозвать его с фронта для продолжения учебы. Последовал телеграфный ответ с разрешением приехать в Москву для поступления в Социалистическую академию. Однако, приехав в столицу, Шкляр «в Академию не вступил, ибо втянулся в партработу»: редактировал газету Наркомнаца «Жизнь национальностей» и читал лекции в партшколах.

Осенью 1920 года Шкляр «по усталости и болезни» перешел… в ВЧК на «литературно-политическую обработку материалов». Несколько лет состоял ответственным секретарем партийной ячейки ВЧК/ОГПУ. «Развертываю партийную работу в ГПУ, создаю партшколы», – написал он об этом времени своей жизни. После кратковременного отрыва для учебы в Коммунистической академии Шкляр вернулся в ОГПУ и до 1929 года был оперативным работником. Документы не позволяют сказать, в чем именно состояла его работа в ОГПУ: в личном листке значится лишь безликое «разная руководящая работа». Среди коллег, которые знали его по работе в ОГПУ, Шкляр в автобиографии 1923 года назвал Ф. Э. Дзержинского, И. К. Ксенофонтова, В. Р. Менжинского, И. С. Уншлихта, Я. Х. Петерса и Г. Г. Ягоду.

Из ОГПУ Шкляр перешел на хозяйственную работу, но его связь с органами не прервалась[167]. Он стал председателем правления Всесоюзного общества «Кредитбюро». В период обострения валютного кризиса в начале 1930-х годов с санкции Политбюро под прикрытием «Кредитбюро» ОГПУ собирало у советских граждан полисы иностранных обществ и наследственные документы для предъявления исков за границей[168]. В случае удовлетворения иска государство забирало себе четверть (!) выигранной суммы, владельцы же полиса или наследства могли покупать товары в Торгсине на оставшуюся часть валюты. «Кредитбюро» «оказывало содействие» и тем гражданам, которые желали получить валюту со своих счетов в иностранных банках, видимо, тоже с потерей значительной части валюты в пользу государства.

Следы «Кредитбюро» неожиданно обнаружились в архиве американского посольства, в меморандуме о беседе с представителем берлинского банка[169]. Хотя меморандум был и без того секретным, имя берлинского банкира не разглашалось – некий «мистер Х». «Мистер Х» рассказал, что в период 1925–1930 годов – время относительно свободных выездов из СССР за границу – советские граждане открывали валютные счета в его банке. При этом они строго наказывали держать информацию по вкладам в секрете и ни при каких обстоятельствах не пытаться искать их по месту жительства в СССР. Денежные операции велись через доверенных лиц за границей. Банк, по словам «мистера Х», строго соблюдал условие договора. Но недавно, – продолжал банкир, – работники банка получили серию нотариально заверенных требований советских вкладчиков перевести им в СССР деньги с их банковских счетов. Требования поступали через посредника, «Кредитное бюро» в Москве. Сотрудники берлинского банка не сомневались, что ОГПУ заставило людей подписать нотариальные бумаги и что, будь деньги переведены в СССР, вкладчики их не увидят. Берлинский банк «в интересах своих вкладчиков» (и в своих собственных) отказался выплатить деньги по заявкам «Кредитбюро». Для немцев так и осталось загадкой, как советские власти смогли узнать имена и номера счетов вкладчиков.

В этой истории потрясает трагическая ирония жизненной ситуации. В конфиденциальном разговоре с берлинским банкиром обсуждались события 1933 года. Голод, а не ОГПУ, заставил людей рассекретить информацию об их валютных счетах за границей. Решив отдать государству значительную часть валютных сбережений, они рассчитывали использовать оставшуюся сумму в Торгсине, но оказались в ими же самими расставленной ловушке. Есть в этой истории и другое трагическое обстоятельство. «Кредитбюро» представлялось правительственной организацией. Не ведая о том, что на деле «Кредитбюро» было хозяйством ОГПУ, люди передавали информацию о своих валютных сбережениях точно по адресу – ведомству, которое занималось изъятием ценных частных накоплений и карало тех, у кого они были. Люди не только не получили денег, но и оказались под колпаком ОГПУ. В выигрыше остался лишь берлинский банк.