Золото гуннов

Сколько бы лет пришлось Ратше, словно дикому зверю, прятаться по лесным чащобам, чтобы не попасться гуннам Харатона на глаза, только Сварогу да прочим светлым богам ведомо. Сам Ратша этого не ведал. Но предполагал, что немало, ибо его гонитель хан Харатон, несмотря на небольшой рост, телом был кряжист и крепок. На тот свет явно не спешил, собирался пожить еще на этом. А чего не пожить, когда жизнь — одно удовольствие…

Первое время, пока в небесной выси царствовал Купало, пока стояли теплые денечки, Ратша обходился хлипким шалашом, им же построенным из жердей и веток. Умываться ходил к недалекому ручью, неторопко бежавшему по дну глубокого оврага, сплошь заросшего колючим терном. Терн был к тому же богат на маленькие черненькие плоды, пустеющие птичьи гнезда и паучьи сети.

На дне оврага было прохладно, сыро и сумрачно. Задерживаться в этом пристанище лесных духов не хотелось. Тянуло к солнечному свету, к дуновению легких струй невидимого, едва ощутимого в бору ветра.

Бор не отторг Ратшу, но и радости по поводу его присутствия, не испытывал. Терпел — и то ладно…

И в обычной жизни Ратша не был привередлив в снеди. А уж в изгойстве — тем более. Питался кореньями, ягодами да плодами. Иногда медом из бортей. Реже пойманными в силки либо подбитыми стрелами зайцами да птицами. С ними была возня. Мало того, что приходилось шкурку снимать или перья выдергивать, но и потрошить. А самое главное, либо печь в углях, завернув в глиняный кокон, либо, нанизав на крепкую палку, поджаривать на костре. Ни котла, ни даже глиняного горшка, чтобы в них варево сварить, душистыми травками сдобрив, не было и не предвиделось. Такова доля изгоя. Тут хоть волком вой — ничего не изменится.

«Так долго не протянуть, — как-то, после очередных мучений с подбитым им глухарем, решил Ратша. — Я же не Черныш, который сырому мясу и костям даже больше рад, чем жареному. Надо обзаводиться утварью. Благо, топор да нож при мне. И руки растут оттуда, откуда им положено. Но сначала все же надо взяться за жилище — моргнуть не успею, как зима пожалует».

Думать о строительстве избы не стоило. Одному да еще без пилы это дело было не по силам. Поэтому решил копать землянку, точнее пещерку на солнечном довольно крутом, если вообще не отвесном склоне оврага.

«И от чужого взгляда за деревьями и кустами не так заметна будет, и с землицей проще: сама ко дну оврага скатится. Все меньше мороки», — размышлял здраво да расчетливо.

С помощью топора смастерил себе из березовой жерди что-то подобное заступу. Хоть лезвие и узковато, но ничего, сойдет. Мало-помалу копать можно.

С заступом-то, помолясь Сварогу да Перуну с Велесом, поплевав на длани для пущей крепости, и приступил к трудам праведным. Чего зря время терять…

Лаз решил сделать поуже, чтобы в зимние холода было проще загораживать. А саму пещерку как можно попросторнее — не стоймя же в ней стоять. Надо не только одрину в ней поместить, но и утварь с припасами. И стол, какой-никакой, не помешает. А еще печь, чтобы лютость зимних холодов пресечь.

Поначалу землица, влажная и рыхловатая, поддавалась довольно легко. Но это поначалу. Когда же пошла глина, веками ни дождями, ни снегами с морозами не тронутая, о легкости пришлось позабыть. Тут уж ни то что заступом, топором едва справлялся. Но мало-помалу все же въедался в твердь земную. Чтобы ускорить удаление накопанной, точнее нарубленной глины, пришлось из прутьев плетушку соорудить. Дело пошло куда сподручнее.

Плетушка же в свою очередь натолкнула на мысль, что надо подобные изготовить под грибы и плоды лесные. Дело не хитрое, однако весьма нужное.

«А если меньшие влажной глинной обмазать, да высушить, да в огне костра прокалить? Не получится ли горшок… либо котел? — затеребили думки-мысли кудластую главу Ратши. — Было бы в чем и воду держать, и варево сварганить».

— Как мыслишь? — радуясь собственным мыслям. Подморгнув, спросил крутившегося у ног Черныша.

Раньше вести речи с псом не приходилось. С богами — да, но не с псом. Но то — раньше… Теперь вот довелось. Мало того, как-то незаметно такое общение, такие односторонние разговоры вошли в привычку общаться, чтобы не забыть родную речь.

Черныш ответил преданно-одобрительным взглядом глянцевито поблескивающих глаз, тыканьем в руки влажного носа, тихим потявкиванием и радостным повиливанием хвоста.

— И на том спасибо, — шутливо поблагодарил последнего друга.

Как помыслилось, так и сделалось.

В передыхах между рытьем пещерки, под вопросительно-пристальными взорами Черныша, склонявшего главу и так и этак, сплел несколько корзин разных размеров. Обмазал глиной. Выставил на просушку. Горшки получились не очень лепы на вид: толстостенны, тяжеловаты и неказисты. «То не беда, — решил, — лишь бы не треснули и не разбились. Иначе от них проку мало».