Золото и мишура

Одноглазый вынул из кармана пиджака мешочек с золотом, которое он вез в Огайо из самой Калифорнии, и, ни слова не говоря, положил на стол. Начальник тюрьмы взял мешочек, заглянул внутрь, затем перевел взгляд на одноглазого посетителя, сидевшего по другую сторону стола, и глубоко вздохнул.

— Разумеется, — сказал он, — иногда бывают экстраординарные обстоятельства, которые блокируют обычные каналы отправления правосудия… — Он положил мешочек с золотом в один из выдвижных ящиков стола. — Передайте вашим друзьям в Калифорнии, мистер Фонтен, что этот Арчер Коллингвуд будет наказан за… — он снова прочистил горло, — за свои… кгм… преступления.

У Одноглазого хватило такта воздержаться от комментариев, а бывший член городской управы города Кливленда даже глазом не моргнул.

Чтобы противостоять ужасу тюремной жизни, Арчер должен был использовать все возможности своего богатого воображения. Он создал в мыслях свой романтический мир, в котором главным действующим лицом была прекрасная Эмма. Реальность же так называемой «образцовой тюрьмы» была невероятно грязной, пронизанной коррупцией и содомией. В обстановке насильственного молчания накапливалась и требовала выхода мрачная жестокость, которая еще более усиливалась от скованных кандалами маршировок по гнетущим коридорам тюрьмы. Надзиратели, большинство из которых прямо-таки упивались своей властью, делали и без того ужасную жизнь заключенных еще более невыносимой, причем особенно это касалось тех, кто не был в состоянии им платить. Среди заключенных было хорошо известно, что всех без исключения тюремщиков — от нижних чинов до святоши-начальника — можно подкупить.

У Арчера не было денег, чтобы откупиться от надзирателей, и потому первые после освобождения из одиночки месяцы они беспрерывно издевались над ним и пытались запугать. Особенно усердствовал рябой сержант Вулридж, у которого красивый парень-фермер вызывал какую-то особую садистскую ненависть. Однако Арчер не поддавался на провокации и не шел на какое-либо нарушение тюремного распорядка. Он зарабатывал себе дни, которые впоследствии будут вычтены из его срока. Каждый такой день оказывался еще одним шагом к свободе и к Эмме. По мере того как медленно, с их отвратительной кормежкой и отупляющим однообразием протекали день за днем, мысли об Эмме удерживали Арчера в здравом уме.

Из-за необходимости постоянно молчать трудно было познакомиться с другими заключенными, кроме сокамерника, а именно это было и одним из правил внутреннего распорядка. И хотя пытка молчанием была одной из самых угнетающих, многие заключенные предпочитали ее другой системе, которая практиковалась тогда в пенитенциарных заведениях Америки, — так называемой «филадельфийской системе», по которой заключенные содержались в отдельных камерах, причем тюремной охране не сообщались ни их имена, ни даже их преступления. Иные уверяли, что самое ужасное было в том, что всякий раз, когда заключенного выводили поразмять ноги, ему на голову в обязательном порядке надевали светонепроницаемый мешок. Но если «обернская» система, практикуемая в тюрьме штата Огайо, и была лучше, то разве только самую малость. Заключенные чувствовали себя совершенно изолированно от внешнего мира и из-за вынужденного молчания всегда находились в подавленном настроении.

Если что и было в такой системе хорошего, так разве только то, что Арчер и Джо Тандер, находясь в одной камере, стали душевно близкими людьми. По мере того как один месяц заключения сменялся другим, они шептались друг с Другом о прошлой жизни, делились надеждами и планами на будущее. Это была странная дружба, однако условность прежней жизни и беспросветность существования в тюрьме делали ее чувством сильным и глубоким. Арчер поверял Джо свои сны, в которых видел Эмму, а Джо рассказывал Арчеру о тех снах, в которых ему являлась индеанка по имени Розовый Восход. Они вместе отмечали в самодельных календарях всякий прожитый день и жаловались друг другу на ужасную кормежку. Поскольку на воле Джо работал мойщиком посуды и отчасти был знаком с некоторыми подробностями процесса приготовления пищи, он поведал Арчеру отвратительные подробности работы тюремных поваров.

В общем, когда Джо был условно освобожден, Арчер испытал смешанные чувства. С одной стороны, он был рад тому, что друг получил наконец свободу, пусть и условно, с другой стороны, утрата Джо повергла Арчера в отчаяние.

— Ничего, все будет о'кей, ведь скоро и тебя выпустят, — сказал Джо в ночь перед выходом на свободу. — И тогда-то мы с тобой и двинем в Калифорнию, где устроим двойную свадьбу: я женюсь на Розовом Восходе, а ты на Эмме.

— Конечно! — ответил Арчер и выдавил из себя улыбку.

— На сколько тебе должны скостить срок?

— Восемнадцать дней.

— Черт, Арчер, через пятнадцать месяцев тебя вполне могут освободить условно. А что такое, в конце концов, каких-то жалких пятнадцать месяцев?

— Да, конечно…