Золото императора

Желание императора полюбоваться купленным по случаю провиантом показалась странным всем чиновникам его свиты, за исключением разве что светлейшего Пордаки, скромно стоявшего за спинами своих сиятельных покровителей. А не удивлялся Пордака по той причине, что не далее как вчера тайно направил императору донос по поводу странной сделки Петрония, Арапсия и Софрония с какими-то очень подозрительными варварами, больше похожими на вождей, чем на торговцев. А подозрительной она была потому, что большая сумма денег была передана варварам из рук в руки, а вот что касается товара, то его нет и в помине. Далее доброхот императора Валента делал вывод, что речь в данном случае идет не о торговой сделке, а о чем-то совсем другом. Например, о заговоре против императора весьма высокопоставленных чиновников, которые под видом закупки продовольствия передали мятежникам-готам очень большую сумму денег из императорской казны. Собственно, писал этот донос не Пордака, а патрикий Руфин, не зря ходивший в юные годы в нотариях. И он же провернул эту странную сделку, которая грозила большими неприятностями его давним врагам — Петронию, Арапсию и Софронию.

Дабы не устраивать в городе большого переполоха, император прибыл к злосчастному складу тайно. То есть без колесницы, украшенных перьями гвардейцев и прочих приличествующим парадным выездам красот. Однако народу с божественным Валентом было предостаточно, и все они, включая сиятельных Петрония, Арапсия и Софрония, с изумлением смотрели в распахнутые ворота хранилища, где должно было лежать зерно, купленное за баснословные деньги, но не было ничего, за исключением мышиного дерьма.

— Нас обманули, божественный Валент! — вскричал потрясенный Петроний.

— Кто? — косо глянул на старого негодяя император.

— Купец Марцелин, — дуэтом отозвались Софроний и Арапсий.

— А это не тот ли Марцелин, который был верным псом патрикия Руфина? — проявил неожиданную для высокопоставленных чиновников осведомленность божественный Валент. — Значит, это именно ему вы вручили четыреста тысяч денариев за кучку мышиного помета?

Петрония, Арапсия и Софрония заковали в железо здесь же, у хранилища. Столь оглушительного падения благородных мужей Константинополь еще не знал. Но на этом злоключения магистров и префекта не закончились. Божественный Валент сам вынес пособникам мятежников приговор. Арапсий и Софроний были удушены в темнице, а всесильный Петроний отправился в ссылку без права являться на глаза императору. Пордаку тоже допрашивали по этому делу, но он только разводил руками. О Марцелине он действительно слышал от Софрония, но поскольку прибыл в Константинополь только вчера, то никаких подробностей заговора не знал, да и не мог знать. А что касается патрикия Руфина, то Пордака уже однажды пострадал от его коварства в Риме, а потому готов присягнуть всеми святыми, что ненавидит его больше, чем кого бы то ни было на этом свете. Видимо, Валент решил, что нагнал достаточно страха на вороватых чиновников, а потому продолжения казней не последовало. Пордаку выпустили из темницы и даже включили в свиту императора. Возможно, только для того, чтобы он на поле брани искупил свою вину перед божественным Валентом. Пордака на войну не рвался, но в данном случае его желания никто учитывать не собирался. Впрочем, нотарий не роптал на судьбу. В конце концов, сто тысяч денариев, полученных от щедрого Руфина, стоили того, чтобы ради них рискнуть не только свободой, но и головой.

Готов решено было встретить в чистом поле, не подпуская к стенам Андрионаполя. Под рукой у Валента имелось пятьдесят легионов пехоты, по тысяче человек в каждом, и двадцать тысяч закованных в сталь клибонариев. А вот готы, если, конечно, верить имперским разведчикам, уступали ромеям не только в количестве людей, но и в качестве вооружения. Пордака, проживший в готском стане почти месяц, мог бы легко опровергнуть все расчеты и построения блистательных стратегов из свиты императора, но слова какого-то там нотария высокородные комиты брать в расчет не собирались. Как не хотели они слушать и трибунов, уже почти два года бившихся с готами. Об этом Пордаке рассказал Аполлинарий, успевший повоевать под началом трех великих полководцев.

— Между нами, нотарий, самым умным из них был именно Лупициан, но ему страшно не повезло.

— Возможно, божественному Валенту повезет больше, — пожал плечами Пордака.

— Разве что, — вздохнул клибонарий и окинул взглядом императорское войско, растянувшееся по дороге на добрые две мили.

Дабы не глотать пыль, поднятую пехотой, трибун клибонариев и нотарий отъехали в сторону. Пордака был посредственным наездником, но все-таки полагал, что передвигаться в седле в этот жаркий августовский день лучше, чем пешком. Он почти с сочувствием смотрел на божественного Валента, стоявшего в колеснице, запряженной четверкой откормленных коней. Вид у императора был гордый и неприступный, что, однако, не мешало каплям пота чертить грязные линии на его лице, покрытом толстым слоем пыли.