Золото императора

Корректор Перразий был человеком умным, цепким и честолюбивым. Еще там, на вилле Гортензия, он понял, что ему выпал тот самый шанс, о котором он мечтал на протяжении всей своей сознательной жизни. Речь, безусловно, шла о грандиозном заговоре против императора Валентиниана. Заговор, который комит Федустий почти раскрыл, но, к сожалению, не сумел довести дело до конца. Перразий высоко ценил ум и хватку покойного начальника схолы императорских агентов, но, увы, в этот раз Федустий совершил роковую ошибку, недооценив коварство своих противников и их готовность проливать кровь. Префект Рима Телласий, префект анноны Пордака, патриций Трулла (метивший, по слухам, в императоры) и старый выжига Гортензий сумели заманить комита в ловушку. И хотя Федустий дорого продал свою жизнь, тем не менее далеко не все лица, принимающие участие в заговоре, понесли суровое наказание. Объяснения, даваемые Пордакой и трибуном Марком, вызывали на худом невыразительном лице корректора скептическую улыбку. Светлейший Перразий рассмеялся бы им прямо в хитрые рожи, но подобное выражение чувств было не в его характере. Колдовством в Риме и его пригородах даже не пахло. А вот что касается расхищения городской казны, то здесь все было настолько очевидно, что опытному корректору не пришлось затрачивать особых усилий, чтобы схватить виновных за руки. И пусть одна из этих рук уже похолодела, зато другая оставалась горячей и потной. Префект анноны Пордака развил бурную деятельность, пытаясь спасти от веревки свою жирную шею. Это Пордака выкрал из дома Федустия отчет, который начальник схолы тайных агентов приготовил для императора. Перразий хоть и не знал содержания этого отчета, но нисколько не сомневался, что в нем было немало сведений, порочащих префекта анноны. Корректора покоробило то, что римский епископат в лице хитрого эллина падре Леонидоса вдруг бросился на защиту проворовавшегося Пордаки. Нет слов, Гортензий был большой сволочью, но обвинять его в связях с дьяволом — это слишком смело. А вот в связях с заговорщиками — в самый раз.

— С какими заговорщиками? — насторожился падре Леонидос, нервным жестом поглаживая бороду.

— Я имею в виду бывшего нотария Руфина и бывшего магистра пехоты Фронелия, оба они были горячими сторонниками мятежника Прокопия. Но и это еще не все, благочестивый падре. По нашим сведениям, именно эти двое организовали нападение на императорский обоз.

— Но у меня были сведения, полученные от проверенного человека, — попробовал оправдаться падре, припертый к стене неопровержимыми фактами.

— Ты имеешь в виду вольноотпущенника Эквиция, служившего сразу двум господам, Пордаке и Трулле? Если мне не изменяет память, то именно через этого человека светлейший Пордака четыре дня назад передал в церковную казну пятьдесят тысяч денариев. И все было бы хорошо, падре, если бы эти деньги не оказались крадеными.

— Но церковь не может нести ответственности за преступления отдельных людей, — залепетал струхнувший Леонидос.

— Зато церковь осуждает лжесвидетельство, — холодно бросил корректор. — Ты по-прежнему будешь настаивать на сатанинских способностях Гортензия, падре, или присоединишься к моему мнению, что вышеназванный негоциант просто заговорщик и вор?

— Сам я демонов не видел, — зарозовел ликом Леонидос. — И сужу я о них только с чужих слов. Но ведь у тебя есть под рукой женщина, которая может развеять все наши сомнения. В конце концов, она ведь в любом случае виновна, предавалась она блуду с заговорщиком или с демоном. Если ты не против, светлейший Перразий, я бы хотел присутствовать при ее допросе. Я чувствую себя виноватым и перед тобой, корректор, и перед епископом Симеоном. Сам того не желая, я, возможно, ввел вас обоих в заблуждение.

— С моей стороны возражений не будет, — пожал плечами корректор. — Если ты, падре, не боишься крови и женских криков, то милости прошу со мной в подвал.