Золото Югры

– Ложись! – Макар дернул ближайшего лучника, а второй не успел упасть. Пять ружей стрельнули со шхуны, и медлительного татарина отбросило пулей на песок.

Макар ухватил убитого за воротник халата и поволок в кусты.

* * *

На шхуне от неравной перестрелки потеряли одного убитым, двое были ранены. И все – артиллеристы.

– Носовой якорь ставить! – скомандовал капитан Ричардсон. – Не стрелять и огня не зажигать! Перетащить остальные пушки на правый борт! Плотника – ко мне! Остальным крысам укрыться в трюме! Собирать там доски и разный хлам!

Матросы подхватили раненых и скатились в трюм. Корабельный плотник шепотом помянул дьявола и полез на палубу.

Боцман Булт зажег трюмную лампу и сходил в темноту своего закутка. Вернулся оттуда с полной кружкой рома и с кусками разной тонкой ткани. Матросы подтащили под лампу того раненого, который еле дышал и был без памяти. Стрела торчала у него из правой части груди. Боцман легонько потянул стрелу на себя, раненый очнулся и дико заорал. В ответ на ор матроса с палубы в трюм заблажил непотребства капитан Ричардсон.

Боцман Булт выпоил раненому бедолаге половину кружки рома и махнул рукой – оттаскивать. Безнадежен.

У второго матроса стрела торчала из предплечья. Руку пробило насквозь. Боцман дал матросу три глотка рома, потом ухватился за перо стрелы и резко резанул ножом деревянное древко у самой раны. Половина стрелы оказалась у него в руке. Теперь осталось ухватиться за наконечник стрелы и вытащить вторую половину. Сделав так, боцман обе кровоточащие дыры на пробитой руке обварил ромом. Матрос начал шипеть от боли. Булт наложил тряпье на рану, велел матросам вязать. Сам отошел к лампе, стал вертеть возле огня обломок стрелы с наконечником. Жало расходилось в стороны острыми концами.

– Бронза, – сказал сам себе боцман, – бронза. Худо дело.

Провел пальцем по краям бронзового изделия, почуял, что оно недавно наточено. А недавно наточенная бронза пускает в рану отраву. Такой подлый металл.

Его окружили матросы.

– Надо убегать отсюда, – мрачно прошептал боцман Булт, – я точно знаю, что в бою всегда неожиданно кончаются порох и пули. А стрелы никогда не кончаются, я это тоже знаю. Теперь я согласен на бунт…

Сверху, по палубе, протопал капитан Ричардсон и крикнул в дыру люка, чтобы вытаскивали доски и запасные паруса.

* * *

Остаток ночи прошел тихо, без боя. Вода хорошо доставляла звуки со шхуны на берег. Там много топали по палубе, иногда кричали тонкими, ранеными голосами. Им отвечал хриплый голос капитана, узнававшийсяся сразу.

Макар задремал, но постоянно вскидывал голову, как усталая лошадь. Потом отоспишься… На шхуне вдруг громко застучали по палубе, один раз крикнул капитан Ричардсон. И сразу все стихло. Тоже готовятся к утру.

Макар протер глаза, сел прямо и оглянулся на свое воинство. Татары пушечный бой знают, пушечного боя боятся. А боящийся всегда торопится. И всегда стреляет мимо. И что делать, как быть?

Тонко засвирикала одна птица, потом другая – и через миг весь берег, поросший кустарником и редкими деревьями, ожил, запел на разные голоса.

Старинов тряхнул головой, прогнал дрему и сглотнул слюну. Не ели почти сутки, а живот требовал. И требовал громко. Десятский Тохтай пошарил на поясе и достал плотный кожаный кисет. Развязал тесемки и достал оттуда кусочек твердого, серого… камня, что ли? Сунул Макару:

– Курт. Ешь, ешь.

Макар взял курт и оглянулся. Татары позади него в удовольствие жевали серые комки.

Макар сунул курт в рот, разжевал. Во рту сразу стало свежо и кисло, и вкусно. Твердая, сушеная простокваша. Макар проглотил пережеванное и протянул руку за добавкой.

Сзади него, из кучи татар, донеся сдавленный голос:

– Шайтан баракши!

Макар поднял голову и глянул на реку. В серой смеси рассвета и тумана непонятным комом выделялась шхуна. Но, как бы не та шхуна, за которой они гнались. У нее стояли все паруса. С грот-мачты исчез английский флаг, но зато выросли борта, стали даже выше человеческого роста. Что за ерунда? Может, так курт действует? До бесов опьяняет?

Макар вскочил на ноги. Покачался. Вроде ноги и руки узнают себя. Но что случилось со шхуной?

– Ткань натянули на борта, – сказал Тохтай, вскочивший с земли вместе с Макаром. – Плохо.

Макар сузил глаза и теперь разглядел, что за ночь англы обтянули борта шхуны парусиной, не забыв оставить по правому борту шесть дырок для пушек. Да, англы не дураки. Стрелы – главное оружие русских и татар, а они теперь станут вязнуть в парусине. Палить из ружья – теперь тоже глупо. В кого палить, куда палить – не видать. Порох истратишь зря, а его мало. На сотню выстрелов, может быть, осталось пороху.

И почему это англы отдали еще и кормовой якорь? У него и канат провис, он шхуну совсем не держит! Вот те спасибо, Господи, подарил ты веселое утро!

Парусина, что прикрывала кормовую надстройку шхуны, вдруг отошла. В проем не шире аршина наклонно вывалился человек. И так, в наклон, стоял и часто дергался. Макар почуял, что под волосами на голове вспотело. Он узнал капитана Ричардсона.

Голос англа проорал из-за парусины:

– Макара! Макара!