Золото Хравна

— Ты дала слово кое-кому. Я это так понимаю. Полагаю, я даже знаю, кому именно.

— Но тебя же не было рядом, — смущенно пробормотала Вильгельмина. — Я не могла спросить твоего разрешения.

— Ох, и хитра же! — расхохотался Стурла. — Ну и хитра! Так провести старика-отца!

— Ну Стурла! — едва слышно пробормотала Вильгельмина. — Ты же не будешь против, правда? Он был готов умереть за меня и за тебя тоже… и, главное, я люблю его, а он меня.

— Раз так, конечно, другого выхода не было, — продолжал смеяться Стурла. — Вот когда ты такая сердитая, ты гораздо больше похожа на мою дочь, чем когда оплакиваешь меня! Можешь не злиться. Было время, ты лежала в колыбели, а этот парнишка вырезал березовые кораблики и пускал их в луже у крыльца на хуторе Пригорки. И уже тогда мы с Хольгером за кружкою пива говорили: вот бы дети наши возросли телом и умом, и поженились бы, и жили бы счастливо, а мы бы любовались на наших внуков. Всегда я хотел лишь этого, когда видел, как славно растете вы вместе на моих глазах. Думал: придет время, настанет когда-нибудь и такой день. Правда, представлял я его себе несколько иначе… ну да ладно.

Вильгельмина пыталась сдержать подступившие к глазам слезы, но не сумела — бросилась к Стурле, обняла его большой живот и зарылась лицом в его бороду.

— Ну полно, полно, девочка, — говорил Стурла и гладил и гладил ее по голове, как бывало много лет назад, когда она прибегала к нему с разбитой коленкой. — Довольно реветь. Ты теперь невеста, плакать тебе не к лицу.

— Да? — Вильгельмина всхлипнула. — А Оддню говорит, невесте положено плакать.

— Так это же не сейчас! — объяснил Стурла, встрепав ей волосы на макушке. — Это когда посаженый отец поведет тебя к венцу, тогда ты и должна плакать.

— Вот уж нет, — возразила Вильгельмина. — Зачем же мне тогда плакать? Кольфинна разве плакала, когда ее вели под венец?

— Нет, конечно. Она смотрела на меня и смеялась тому, как глупо я выгляжу в моей новой шапке.

— Ну вот видишь! — Вильгельмина улыбнулась сквозь слезы. — Значит, и мне плакать не обязательно!

Вошел Торлейв. Они с Гамли готовили башню к осаде: что к утру их найдут — сомнений не было. Следы на снегу приведут охотников прямо к башне. Гамли топил снег в котелке и обливал водою каменные ступени, вырубленные в скале. Торлейв разобрал и втянул в дом деревянную лестницу, порубил ее в сенях на дрова, а гвозди бережно сложил в сумку — они вполне еще годились в дело.

— Пойди-ка сюда, сынок! — позвал его Стурла.

Торлейв подошел и опустился рядом с Вильгельминой на колени.

— Ну вот, — сказал Стурла. — Встал, просто как знал. Скажи мне, ты и вправду любишь ее?

Торлейв взглянул в глаза Вильгельмины. Они полны были слез, но солнечные лучи уже светло играли на песчаных отмелях. Он перевел взгляд на Стурлу и коротко кивнул.

— Воистину глупый был вопрос, — усмехнулся Стурла и положил большие свои руки на их склоненные головы. — Я благословляю вас, — проговорил он. — Не знаю, что ждет нас всех, но я мечтал об этом дне столько лет, что не могу отказать себе в удовольствии сделать это прямо сейчас. И Господь пусть благословит вас, пусть дарует вам счастье.

— Стурла! — прошептала Вильгельмина. — Я всегда знала, что ты — самый лучший отец на свете.

— Беспокоит меня лишь одно, — продолжал Стурла. — Чем обернется для тебя, Торлейв, убийство Нилуса из Гиске?

— Если б ты видел, как это было, — горячо воскликнула Вильгельмина, — ты бы ни секунды не осуждал Торве!

— Мне ли осуждать его! — удивился Стурла. — Помилуй, Мина. Просто общая жизнь ваша, дети, начинается не лучшим образом. Так я понимаю.

— Мы уедем в Швецию, — сказал Торлейв.

— Уедете, коли потребуется, — кивнул Стурла. — И в Дании, и в Швеции у меня найдется несколько знакомцев, которые рады будут принять вас на первых порах. Но, возможно, если мы все останемся живы, я смогу свидетельствовать на тинге обо всем, что со мною произошло. Тогда обвинение может быть снято с тебя, Торлейв: ведь ты защищал свою невесту и ее отца. Впрочем, нынче правосудие наше таково, что дождаться его решения куда как безопаснее будет где-нибудь в Швеции или в Дании. А то ведь теперь сносят голову раньше, чем разберутся, на чьих плечах она сидит.

Вошел Гамли, очень недовольный: он поскользнулся на оледеневшей лестнице и облил себе штаны и башмаки.

— Готово, — проворчал он. — Никто не сможет теперь подняться в нашу башню, я полагаю, до весны. Надо только подсушить штаны, не то я, не дай Бог, примерзну к скале.

— До весны мы тут не продержимся, — усмехнулся Стурла. — Не хватит еды и дров. Будь добр, друг Гамли, налей нам всем немного вина.

— Вино для тебя, Стурла, — возразил Гамли. — Я так понимаю, тебе нужна поддержка. Красное вино — нет ничего полезнее для ослабленного болезнью человека.

— Не так уж я ослаблен болезнью, — заявил Стурла и сел на постели. — Налей нам вина, Гамли, и выпей с нами, ибо у нас помолвка!

— Самое время! — воскликнул Гамли. — Право, никогда еще не встречал я людей столь близких моему сердцу, как вы! Другие бы стенали и рыдали над своею злосчастною судьбой и скорой гибелью, а у вас тут помолвка!