Золото Хравна

— Может, он кривой, — проворчал Стюрмир.

— Сам ты кривой! Я все правильно рассчитал! — огрызнулся Финн. — Это чары! Она отвела его с помощью колдовства! Ты когда-нибудь видел, чтоб летело так? — и он описал в воздухе кривую указательным пальцем.

Вильгельмина удивилась.

— Слышишь? — спросила она Торлейва, глядя снизу вверх в его спокойные глаза. — Ты думаешь, они говорят про волков?

— Возможно, — коротко отвечал он. Слово «волки» не было для него пустым звуком, особенно сейчас.

Две недели назад в «Красный Лось» из-за Дальних Дубрав пришли трое лесорубов, которых нанял Откель Дуве для расчистки своего нового владения. Было то на святого Климента, и многие здешние бонды и издольщики после мессы отправились к Агнед пропустить кружку-другую пива по случаю праздника. Так что, когда перепуганные лесорубы вошли на постоялый двор, тот был полон народу. Этих лесорубов знали все в округе. Двое были братья, сыновья Торарина с Бабьего Двора — парни не робкого десятка; третий, Бёдвар из Хёдланда, тоже не из пугливых — здоровенный краснолицый детина, не дурак погулять и подраться. Перебивая друг друга, лесорубы рассказали, что этой ночью волки подходили к самому их костру.

— А вчера, как смеркалось, за холмом вой был такой чудной, — качая головой, прошептал Бёдвар из Хёдланда.

Завсегдатаи «Красного Лося», оставив кружки, подошли послушать. Лесорубы, то поминая всуе имя Господне, то сквернословя, то крестясь, то сплевывая, наконец объяснили, что произошло. К полуночи они ушли спать в свою палатку, одного же, как обычно, оставили караулить у костра — то был Сварт, сын Рунольва. Он должен был разбудить сменщика спустя какое-то время, но не сделал этого. Лесорубы проснулись поутру и подумали, что Сварт уснул у огня, но у потухшего костра его не оказалось. Головешки были разбросаны, будто Сварт пытался защититься ими от большого зверя. Снег тогда еще не выпал, и на мокрой листве и на грязи нашлось изрядно следов, старых и свежих. Бёдвар уверял, что попадались среди них и волчьи, а сыновья Торарина возражали: мол, только лосиные и лисьи да вроде росомаха пробежала стороной.

— Надо искать! — сказал старый Гуннар, сын Эйрика.

Хуторяне и селяне — и хозяева, и арендаторы, — всполошившись, замахали руками, заговорили разом. Вспомнили сотни историй о волках, оборотнях, колдунах, марах[41], троллях; припомнили и легенду о Белой Волчице, некогда обитавшей в здешних холмах. Всплыло имя старой Йорейд, и Торлейв, мывший в это время кружки на кухне, уронил одну. К счастью, о старухе вскоре забыли. Отряд, поспешно сколоченный из подвыпивших завсегдатаев, отправиться немедленно в лес не мог — дело шло к вечеру. Решено было дождаться утра. С рассветом у «Красного Лося» собралась лишь половина народу: кроме лесорубов, друзей пропавшего, пришли всего человек десять. Остальные то ли не решились, то ли жены их не пустили. Агнед тоже не хотела отпускать Торлейва: «Что бы мне Вендолин сказала?» — но он рассмеялся, поцеловал ее в макушку, прикрытую темным платком, и ушел.

Они бродили по лесу до заката, но ничего не нашли. На другой день лег первый снег, искать стало труднее, людей на поиски пришло еще меньше. Через два дня вместе с братьями-лесорубами, сыновьями Торарина, отправились лишь Торлейв да старый Гуннар. Обыскали овраг и расщелину за Свалами. Мокрый снег покрывал осеннюю слякоть, ноги глубоко проваливались в грязь, в прелые листья и глубокие лужи.

Ближе к сумеркам они нашли, что искали, но лисы и барсуки сделали это раньше них. Зрелище — не для робкого сердца.

Останки сложили в мешок и отнесли к церкви. Отец Магнус собрал всех, кто был поблизости, чтобы помолиться вместе за упокой души убиенного, от ярости зверя погибшего. Один из лесорубов все время поминал исчезнувший кошель с серебряными монетами, что был у Сварта на поясе, — накануне лесорубы как раз получили плату за расчищенный участок. Кто-то прошептал: «Зачем волку деньги?» «Возможно, это были не просто волки», — сказал кто-то другой. «И правая рука осталась нетронутой…» — добавил третий.

Неизвестно, кто первым произнес слово «варги»[42]. Но оно прозвучало — и глухим ропотом разнеслось по церкви, заставляя людей истово креститься.

Торлейв едва дождался, когда закончат петь «Requiem ceternum»[43], и вернулся к тетке. Она хлопотала в поварне. Гостей в тот день было немного, и она готовила ужин для себя, служанки, двоих работников и племянника.

— Знаешь, Агнед, — сказал он задумчиво, — ты ночью не ходи на двор.

— Это почему? — удивленно спросила она, перевернув палочкой лепешку на шипящем противне. — Наконец-то ты воротился! Я так беспокоилась за тебя. Сварта-то нашли?

— Нашли, — глухо отозвался Торлейв. У него не хватило решимости рассказать ей, что именно они нашли.

Однако гостей «Красного Лося» никак нельзя было упрекнуть в скрытности. На другой день тетка могла бы объяснить лучше самого Торлейва, почему с наступлением ночи ходить на двор не следует.