Золото Хравна

— Нет, ты и впрямь… того… струсил! — продолжал кричать Гудрик. — Недаром люди говорят, приворожила тебя маленькая хюльдра с Острова! — Он ткнул пальцем в сторону Вильгельмины. — Она-то вся в ведьму, прабабку свою, и в мать. Говорят, они окрутили своим колдовством Стурлу Купца! Да только эта волшба им на пользу не пошла! Молодая ведьма-то, того, сама и померла родами! Ты бы проверил сперва, нет ли у твоей зазнобы хвоста под юбкою, прежде чем шашни-то крутить!

Торлейв вдруг выпрямился. Вильгельмина впервые видела его таким. Лицо его потемнело от гнева. Он шагнул вперед и крепко взял Гудрика за ворот меховой куртки.

— Сдается мне, слова эти твои были лишними, — сказал он отрывисто. — Как бы тебе не пожалеть о них!

— Не пугай меня, Торлейв, сын Хольгера, — маша руками, как мельница, прохрипел полузадавленный Гудрик. — Много таких, как ты, надо, чтобы меня запугать!

— Довольно будет и меня одного! — сквозь зубы процедил Торлейв. — Никогда ты, Гудрик, не походил на мужчину. Сколько лет прошло, а всё без толку. Так вот, запомни: можешь хоть на весь свет раззвонить про мою трусость — мне плевать. Но за эти свои слова о ней, — он кивнул на Вильгельмину, — ты извинишься немедля!

Вильгельмина тронула его за рукав.

— Не надо, Торве! Оставь. Он не понимает, что говорит!

— Кончайте вы, ребята, свару! — Агнед глядела на обоих с негодованием. — Что это вы, точно петухи, собрались выклевать друг другу глаза? Людей бы хоть постыдились! Праздник сегодня. Да и беда вон какая случилась! Гудрик! Ты и вправду язык-то придержал бы! Совесть есть у тебя иль нет? Родич! Ты же сам только сказал: парень не в себе после такого-то! Видать, Господь за что-то гневается на нас, раз послал такое испытание во вторую неделю поста, да еще и на святого Никуласа! — со вздохом закончила она.

— Простите, — пробурчал Гудрик, зло сверкнув на Торлейва зеленовато-бурыми глазками.

— Бог простит! — не менее свирепо отвечал Торлейв, но воротник Гудрика выпустил.

Буски был очень обеспокоен: с его точки зрения, явно пахло дракой. В чем в чем, а в этом он разбирался — и теперь далеко не бесстрастно наблюдал за происходящим, сидя в двух шагах и напряженно разметая снег хвостом.

— Словам, сказанным в гневе, небольшая цена, — тихо проговорила Вильгельмина. — Я знаю, ты сказал все это с горя, а вовсе не потому, что ненавидишь меня и мою маму.

— Прости меня, Вильгельмина, дочь Стурлы, — пробормотал Гудрик. — Я… в общем, погорячился… — Он вновь шмыгнул носом. — Ну, я… того… побежал к сюсломану! Меня Бьярни ждет.

Вскоре он скрылся за ближайшими сараями, напоследок испуганно оглянувшись на Торлейва.

— Совсем ты, родич, тронулся рассудком! — Агнед укоризненно качнула головой и ушла в дом.

— Ох, Торве! — сказала Вильгельмина, печально глядя Торлейву в лицо.

— Пойдем, — хмуро проговорил Торлейв. Он подобрал оброненную рукавицу и отряхнул ее о колено.

— Торве, может, Агнед права и нам лучше не идти через лес к Йорейд после всего?

— Напротив. Именно теперь надо идти. Пусть Йорейд прочтет руны, если сумеет. Я хочу знать, что все это значит.

Зима сковала топь, бурая трава вмерзла в лед, вьюга намела сугробы к огромным корягам и корням старых, вывороченных бурями елей.

Торлейв и Вильгельмина бежали меж обледенелых кочек, меж чахлых березок, мимо побитого ветром ольшаника, мимо стволов мертвых сосен, белых, точно высохшая кость. Ветер разметал снег, местами был виден желто-зеленый лед с вмерзшими в него прелыми листьями, сучьями и белыми пузырями болотного газа, с кочками, поросшими кукушкиным льном. Иногда меж корнями, меж бурыми стеблями осоки виднелось застывшее тельце бурой лягушки, черные спинки жуков-плавунцов.

Из глубины, из подледной тьмы косматыми щупальцами тянулись кверху коричнево-черные стебли водорослей. Вильгельмине становилось не по себе, когда она смотрела вниз и под слоем льда видела это странное смешенье жизни и гнили, смерти и движения.

Вновь пошел снег; большими хлопьями он опускался на болото, ложился на красную лапландскую шапочку Вильгельмины, на плечи идущего впереди Торлейва. Шли молча. Буски, чувствуя, что хозяйке невесело, не пытался играть и не лаял, а просто бежал следом.

За перелеском, за кустами рябины, за частым ельником, что взбирался вверх по склону, стоял дом старой Йорейд. Сегодня он совсем утонул в снегу, но дорожка к крыльцу была расчищена, а из отдушины поднимался легкий дымок.

— Йорейд печет лепешки, — сказала Вильгельмина, втянув в себя морозный воздух.

Торлейв обернулся.

— Скажи, ты сердишься на меня?

— За что?

— Не слишком достойно я вел себя. Мне жаль, что ты видела меня таким. Если б ты не стояла рядом, я бы ударил его. Я и сейчас еще мог бы его отколотить, настолько я взбешен, хоть и не хуже тебя понимаю, что гневные речи не стоят внимания. Этому Гудрику просто не повезло в жизни.

— Почему ты так думаешь? — спросила Вильгельмина, чувствуя по блеску серых его глаз, что он еще что-то хотел сказать.

— Он не знает, как выглядят ангелы.

— А как они выглядят? — удивилась Вильгельмина. — Ты их видел?

— Приходилось, — сказал Торлейв, и улыбка тронула углы его губ.